— Я поняла, что мы не едем в Рим, — обратилась она к режиссеру.

— Да, это так, — подтвердил он.

В фильме «Старшая сестра» с актрисой Натальей Теняковой.

— Головня — полный идиот! — возмутилась она. — Он что, из банно-прачечного треста?

— Нет, окончил операторский факультет и был даже директором ВГИКа, а теперь зампредседателя Кинокомитета.

— Какой рост, какой рост! Ну, значит, мозги не варят! Единственная советская картина, которая здесь пользуется большим успехом! Как это нашу картину будут представлять за нас?! Пойдемте к нему.

— Владимир Николаевич, когда мы поедем в Рим? — обратилась она к высокопоставленному чиновнику своим вкрадчивым голосом, шокировавшим на пробах мосфильмовский худсовет.

— Перед отлетом в Москву, на заключительную пресс-конференцию, — отвечает тот.

— А кто же будет представлять «Старшую сестру»? — продолжала наступать на него Доронина.

— Кто-нибудь из наших актеров.

— Владимир Николаевич, кто вы такой?

— Как кто такой? — возмутился тот. — Руководитель советской делегации, зампредседателя Комитета по кино.

— Владимир Николаевич, вы — никто.

Он опешил. Звезда — звездой, но это уж слишком, Тем не менее, видимо, растерявшись, продолжал оправдываться:

— Есть такая установка. Никто не думал, что ваш фильм будет иметь такой грандиозный успех!

— Мы поедем с Георгием Григорьевичем в Рим.

— Нет, вы не поедете, Татьяна Васильевна!

— Нет, поедем, Владимир Николаевич! Считаю наш разговор законченным.

И они в самом деле уехали в Рим вместе с журналистами. В Риме Доронина произвела настоящий фурор. Ее называли и великолепной русской красавицей, и даже русской секс-бомбой. А «Старшую сестру» — лучшим неореалистическим советским фильмом.

Эта история имела продолжение. Такое своеволие и грубость в отношении высокого чиновника не могли пройти безнаказанными. В 1967 году Татьяна Доронина снялась у Татьяны Лиозновой в фильме «Три тополя на Плющихе». Через некоторое время Доронина позвонила Натансону:

— Георгий Григорьевич, в Аргентину посылают нашу картину. Меня не берут. В этом виноват Головня.

Натансон опять пошел на прием к Романову бороться за свою актрису:

— Вы совершите большую ошибку, если не возьмете Доронину.

— А мне пожаловался Головня на то, что она возмутительно вела себя в Италии, — отвечал тот.

— Не прав был Головня. Он не почувствовал успеха картины.

— Ну, я подумаю, — уклончиво ответил Романов.

Через несколько дней Натансону снова позвонила Доронина:

— Спасибо. Мне сказали, чтобы я оформляла документы.

Итак, история со «Старшей сестрой» в конце концов закончилась благополучно. После нее был фильм Натансона по пьесе Радзинского «Еще раз про любовь», который окончательно закрепил за Дорониной заслуженный ею статус кинозвезды.

Идея поставить этот фильм принадлежала Эдварду Радзинскому. Еще на съемках «Старшей сестры» он спросил Георгия Григорьевича:

— Вы, конечно, видели спектакль по моей пьесе «104 страницы про любовь?»

— Нет, — сказал смущенно Натансон.

— Как?! — удивился Радзинский, — Вся страна смотрит! У меня масса предложений экранизировать.

Натансон попросил дать почитать пьесу, что Радзинский и сделал, подписав на титульном листе: «С надеждой на совместную успешную работу».

Увы, сценарий приняли на «Мосфильме», но отвергли в Госкино с убийственной рецензией: «Пошлость неимоверная!» И снова почти целый год Натансон обивал пороги киноначальников. Председатель Госкино А. В. Романов заявил: «Как вы решились после прекрасной «Старшей сестры», в которой открыли замечательную Татьяну Доронину, снимать такую пошлость? Съемки разрешить не могу». Однако в конце концов после бесконечных уговоров первый зампредседатель Госкино В. Е. Баскаков в обход Романова разрешил начать работу. Потом также в обход послал «Еще раз про любовь» на Международный кинофестиваль в Картахену (Колумбия), где ее представляли работники Госкино. Картина получила «Гран-при» — серебряную вазу высотой почти метр с золотой пластинкой: «За мастерство режиссуры и высокие моральные качества»!

— Ну что ж, поздравляю, — сказал потом режиссеру Романов. — Обманули вы с Баскаковым меня. Воображаю, какие там показывали итальянские и американские картины, если ваша оказалась самой моральной.

А Татьяна Доронина, спустя годы, напишет о том периоде в своей книге: «Число моих зрителей помножилось на миллион, и если до выхода на экраны «Старшей сестры» я чувствовала тепло и любовь ленинградских и московских зрителей, то после «шаганья» по стране нашей картины я чувствовала это дивное тепло и любовь повсюду, куда бы я ни приезжала — и в Киеве, и в Риге, и в Ташкенте… везде, даже в Риме». И о Натансоне: «У Георгия Григорьевича Натансона есть замечательная душа, есть подлинная доброта и есть любовь и уважение к зрителю. Приписать себе эти качества нельзя, их нужно иметь. Это дар».

С режиссёром Георгием Натансоном и Александром Лазаревым на съёмках фильма «Ещё раз про любовь».

История со «Старшей сестрой» еще раз подтвердила уже давно сложившееся мнение о Дорониной как об актрисе, хоть и очень талантливой, но с чересчур трудным, неуправляемым характером, страдающей «звездностью». Это мнение, во многом, надо признать, справедливое, с усердием распространяли — недоброжелателей и завистников среди творческих личностей, особенно в театрально-киношном мире, гораздо больше, чем где-либо еще. Вспоминали, что еще во время учебы в Школе-студии МХАТ Доронину «разбирали» на комсомольском собрании за «примадонство», что потом ее «не зря» не оставили во МХАТе, а послали «на перевоспитание» в Волгоград. Между прочим, «за примадонство» в свое время «судили», также на комсомольском собрании, и Элину Быстрицкую во время ее учебы в Киевском театральном институте, грозили даже исключением из института. Но Быстрицкая сумела найти оружие против своих «судей».

— Когда должен выйти приказ об отчислении? — спросила она.

— Завтра, — пригрозили ей.

— Тогда послезавтра ищите мое тело в Днепре.

Приказа, естественно, не появилось — решительный «примадонский» характер Быстрицкой не оставлял сомнений, что свою угрозу она приведет в исполнение.

Так что Доронина не являлась исключением. Да и у кого из талантливых людей, хотя бы из упоминавшихся в этой книжке, был легкий характер? У Смоктуновского, Луспекаева, Товстоногова, Тарасовой, великого Станиславского, который много лет не общался со своим другом и сотоварищем по созданию и становлению МХАТа Немировичем-Данченко? Возможно ли это вообще, легкий характер у творческой личности? Возможно, скажет кто-то. Исключения, конечно, бывают, но они, как известно, только подтверждают правило.