три сестры Сарухановы, Нина младшая из них. Нина подробнее мною представлена в «Стоквартирном»[88]. А в учебном плане Нина едва влачила груз непосильных для неё занятий и отстала уже после третьего класса.

Гаспарян Гоар есть на фотографии восьмого класса, но, когда она пришла к нам, я не помню. Ничем не запомнилась. Училась плохо.

Где-то в шестом классе с нами стал учиться Исламов Саша, второгодник, но не двоечник, а пропустивший год учёбы по болезни. Как я понимаю, у него был посттравматический остеомиелит голени. По национальности он был греком, почему фамилия Исламов, я так и не узнал, но к восьмому классу он поменял фамилию и стал Иянидис, Янис Иянидис. Вот эту фамилию, как только не коверкали на разные лады. Вершиной этих каламбуров была грузинская версия — Илиадзе. Но с той или иной фамилией, Исламов Саша не проходной человек в моей биографии. Сначала он меня обучал, как проявлять фотоплёнки. Они жили в частном доме, было много пространства, много безнадзорной свободы. Там, где фотографии, там у подростка нередко кустарная порнография. У Ислама во внутреннем кармане пиджака (он неизменно ходил в костюме) всегда был презерватив, то самое резиновое изделие № 2 ценой в две копейки. Он говорил, что под рукой всегда нужно иметь гондон, чтобы не подцепить венерическое заболевание. Я выпросил у него на пару дней эту штучку, поносить и посмотреть. Упаковку вскрывать было запрещено, рассмотреть или примерить на себя было невозможно, просто хотелось быть причастным ко всему, что связано с сексом. Спрятанный под мягкую обложку блокнота, презерватив выбухал кольцевидным бугром, бдительность моя была притуплена, блокнот валялся на столе среди тетрадей и учебников, и отец мой, увидев это безобразие, тихо, но строго спросил: «Это тебе зачем?» Как мне было стыдно! «Это не моё, папа, я взял у друга…» — я готов был провалиться сквозь землю. — «Не твоё, но в твоём кармане. Ты у меня в карманах такое видел?!»

После школы с Исламом мы периодически виделись, он закончил строительный в нашем городе и подвизался прорабом на стройках. Как-то ночью его сына госпитализировали по поводу аппендицита, он дежурному хирургу Бахшику Петросяну раз десять заявлял, стуча себя в грудь, что Саша Мурадян — его брат! Наутро Бахшик, то ли в шутку, то ли всерьёз, всё же спросил меня: «Мурашвили, а ты, часом, не грек? Этот Иянидис всю ночь кричал, что ты его родной брат».

Вот такой был у меня школьный приятель Саша Исламов, ставший потом в соответствии со своим этносом Янисом Иянидисом.

Напоследок

На фотографии 2-го «Б» класса слева в заднем ряду стоит девочка, такая же высокая, как Меликсетян Карине. Ни имени, ни фамилии, ни чего-либо ещё я не запомнил. Там же в заднем ряду справа мальчик за Ларисой Прищеп, о нём тоже ничего не могу сказать. В переднем ряду среди присевших на колени четвёртый слева — мальчик по имени Яша. На фото первого класса он рядом с Татьяной Сергеевной. Фамилии и связанных с ним эпизодов не помню.

Всплыли ещё имена, вне фотографий, то есть с пятого по седьмой классы, о которых я ещё не высказался. Это Мелконян Генка, самый высокий парень из нашего класса за все годы; это Асламазян Генка, тихоня, двоечник; это Месропян Стёпа (а может, его имя было Месроп, мальчик из Ташкента, прибыл после землетрясения 1966 года); мальчик из Тувы, Тувинской АССР, имя не сохранилось; Минасян Валерик, живший в нашем дворе и давший Авакяну Лёве прозвище Лёха; мальчик-инвалид, учившийся на дому, числившийся в нашем журнале, мы ему носили на дом новогодний пакет от Деда Мороза; Агаси (фамилия не всплыла), он промелькнул до 8-го класса, был хорошим боксёром, выступал за городскую сборную; Егиш (фамилия забылась), второгодник, проучился с нами один год…

Я думал дополнить этими именами вторую редакцию, но не стал этого делать. У меня не было изначального намерения превратить мои воспоминания в документальную опись. Я назвал свой его «Моя Четвёртая школа», и эти записи — отражение большой школьной жизни только одной гранью кристалла, одной из ста граней учеников, проживших, как и я эту школьную жизнь с 1962-го до 1972 года, — гранью с именем Александр Мурадян.

ШКОЛЬНЫЙ ДВОР. МОЗАИКА

ПАЗЛ С ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫМ ФИНАЛОМ

Школьный двор — это глава запечатлений, разбросанных во времени, не связанных между собой, не привязанных строго к нашему классу и к нашему выпуску школьников, педагогов, взрослых, — всего, что не систематизировалось в предыдущих разделах, но связано со школой; это извлечённые из памяти фрагменты сюжетов, ситуаций, соревнований, линеек, демонстраций, педсоветов, олимпиад и всего, что ассоциируется у меня со школой, моей Четвёртой школой.

Если в стенах школы происходит преимущественно учебный процесс, то школьный двор — это мир неподконтрольной свободной жизни школьников, место, где перемешиваются разные возрасты, потоки, где встречаются друзья из разных классов, где периодически происходят грандиозные события, например, торжественные линейки.

Пионерия школы стремилась к торжественности и структурной иерархической красоте. Постовалова Валентина, Валя, наша старшая пионервожатая. Очень милое домашнее лицо, улыбчивое, излучающее дружелюбие и веру в светлое будущее (это я говорю безо всякой иронии), меня всегда тянуло к ней, хотелось быть под её доброй защитой и наставничеством.

«Товарищ старшая пионервожатая! Пионерская дружина четвёртой средней школы имени Александра Сергеевича Пушкина на торжественную линейку построена. Председатель совета дружины имярек». Валентина начинает всегда словами: «Дорогие ребята!» Потом под барабанную дробь было торжественное вынесение Знамени пионерской дружины школы. И так же под сопровождение двух барабанов отряды совершали марш по периметру спортивной площадки. Барабанщиками были Микоян Сергей и Реутин Вова. Председателей дружины и отрядов не помню. Остались в памяти только белые рубашки, белые пилотки с красным кантом, красные пионерские галстуки, шёлковые, аккуратно отглаженные нашими мамами. И возвышенное чувство причастности к великому прошлому и к светлому будущему.

* * *

На школьной площадке под оградой оставались две скамейки, ещё не унесённые после фотосессии. Каким-то образом случай свёл к этим пустующим скамейкам двух отпетых второгодников: Ананяна Гришу и Шлянина Костю. Гриша сказал выдающуюся фразу:

— Ара, Шлянин, у меня двойка по русскому, это понятно. А у тебя, почему двойка, ты же русский!

* * *

Кто-то когда-то показал мне, что, если бритвенные лезвия вертикально воткнуть в деревянную поверхность стола и хлёстко дать ладонью по острию, лезвие согнётся пополам и сломается. Важно было опускать ладонь чуть косо, не строго вертикально, тогда будет безопасно. Но нужна была