мы наедимся досыта, какой вкусный выйдет обед из медвежатины. Нам пришлось оставить лесу его долю: печень, почки, так много еды осталось лежать на земле, но мне, по крайней мере, удалось забрать с собой медвежье сердце. Шкуру я несла на плечах, едва волоча ноги по тропинке. Твои веки начали опускаться задолго до того, как мы добрались до дома.

Мне следовало развесить куски мяса в то же утро, но я едва смогла закрыть дверь сарая, как ноги подогнулись. Заснув рядом с тобой и Туне Амалией, я словно погрузилась в мягкую безмолвную черноту.

Когда я проснулась, Армуда бил озноб. Ты, Руар, принес еще ивовой коры из шкатулки, спрятанной в деревянном сундуке, и измельчил в ступке вместе с тысячелистником, чтобы смягчить боль и горячку. Это позволило ему проспать весь день. Тем временем я занималась мясом. Отрезала большой кусок, чтобы приготовить в тот же вечер. Варилось оно дольше, чем я думала, но пахло едой, пахло вкусно. Прошел уже час после того времени, когда мы садились ужинать, и я решила, что все готово. Мы так проголодались. Поставив котел посреди стола, я налила в чашку Армуду, прежде чем ты разлил варево для всех остальных. Армуд ел, полусидя в постели, а мы – за столом. Мясо было жестким, местами по-прежнему сырым, но это была еда. С каждым куском медведицы я ощущала запах мха, в котором лежал Армуд, обхватив голову руками.

– Я долго искал чего-нибудь съестного, крался среди кустов, пытаясь поймать зайчонка, но ничего не вышло.

Голос его отдавался эхом в избушке, словно громыхала крышка от котла. Вы, дети, перестали жевать и смотрели отцу в рот округлившимися глазами.

– Только я бросил бесполезную охоту на зайца, как среди деревьев показалась полянка, вся желтая от грибов, – продолжал он. – Я шел от одной лисички к другой, собирая их в корзину, забыл обо всем на свете, не смотрел по сторонам.

С твоей ложки капало, Руар, но ты этого не замечал.

– Я стоял на коленях среди целого моря съедобного золота, когда позади меня хрустнула ветка, и я поднял глаза. Она стояла передо мной, дети. Просто великанша, каких нечасто встретишь в местных лесах. На морде у нее повис кусок мяса – должно быть, я помешал ей, когда она питалась падалью. Когда я наконец заметил ее, она давно уже меня обнаружила, и ждала, не решу ли я сохранить себе жизнь – повернусь и кинусь бежать, оставив ее в покое.

В нашем домике сейчас не существовало ничего, кроме голоса Армуда. Ясно было, что эту историю мы услышим еще много раз, но мне это не мешало. Он рассказывал в подробностях, как поднял глаза. Как увидел медведицу, а она увидела его. Их разделяло совсем небольшое расстояние. Кроме падали, у нее ничего не было, она проголодалась, он помешал ей, и теперь она разозлилась. Медведица весом килограммов двести сердито смотрела на него. Армуд слышал и видел, как она приближается к нему, весь съежился, превратившись в миниатюру человека под звездами в холодной мгле ночи.

Когда он отбросил корзину с грибами, чтобы отвлечь ее, она ни на мгновение не оторвала от него взгляда. Он едва успел отскочить в сторону, так что она пронеслась мимо, едва не задев его. Он ощутил звериный запах, когда они разминулись. Несмотря на свои размеры, двигалась она стремительно. Что было сил кинулся он от нее прочь в гущу деревьев. Почувствовав, как одна из ее лап ударила его по сапогу, он кинулся за сгнивший ствол дерева и получил краткую передышку. Залезть на дерево? Нигде поблизости не было достаточно низких веток. Взгляд скользнул по кронам деревьев, серо-голубому ночному небу, а медведица снова приближалась. Ему от нее ни за что не спастись. Может быть, схватить огромный камень, валяющийся на земле и запустить в голову медведице? Склонившись, он ухватился за камень, напряг все мышцы, но не успел ни обернуться, ни размахнуться. Вжик – когти медведицы разорвали ткань на его брюках.

Ты, Руар, смотрел на отца огромными глазами. Твои челюсти пережевывали еду. Туне Амалия крутила пальчиками пуговицы на кофте, тоже продолжая жевать. Мясо надо было поварить дольше, но оно и так показалось нам очень вкусным. Я положила нам еще, и мы стали слушать дальше.

– Я попытался собрать все силы, чтобы попасть медведице по голове. И я попал, но потерял равновесие, удар оказался недостаточно силен, я сразу это заметил. Камень медленно выскользнул у меня из рук и плюхнулся на землю. Медведица заревела и на мгновение остановилась, но я все равно не успел поднять с земли камень.

Туне Амалия охнула.

– Хватит, Армуд!

Вы дико замотали головами, когда я так сказала. Армуд засмеялся одними глазами и продолжил свой рассказ.

– Она обняла меня, словно мы с ней в лесу танцевали рёрусскую польку[2], и знайте – я так и чувствовал, как ее когти раз за разом разрезали мне кожу. Тут я подумал, что настал мой последний час. В Норвегии я видел однажды, как медведь заломал взрослого лося. Куснул своими мощными челюстями, свернул ему шею, ударил мощными лапами по позвоночнику. Это конец, дети. Конец всему.

Окровавленные тряпки все еще валялись в углу, когда Армуд продолжал рассказывать свою правдивую сагу – никогда больше не буду сердиться на него за его истории, которые он плел прямо из воздуха, которые я всегда считала выдумками и враньем с целью очаровать слушателей. Сейчас он описывал, как думал только об острых когтях и бешеных укусах, когда откатился назад, упал на спину, постарался спрятать от медведицы горло, отвернувшись лицом к земле и уткнувшись в камень, который только что уронил. Только не это! Он изо всех сил пытался повернуться, чтобы избежать камня, упал на землю и почувствовал, как все тело пронзила боль, когда он ударился плечом о валун. Он пытался защищаться, ощущая ее жесткую шерсть у самой шеи, слыша ее тяжелое дыхание, казалось, заполнявшее собой весь лес. Но вот она прицелилась и сделала бросок, целясь на его ноги и грудь. Лапы рванули по мясу, она трясла его и била.

Он съежился, насколько мог, обхватив голову руками и сжавшись в комок, чтобы она не смогла перекусить ему крупные вены. Как дрожащий ежик, он прижался ко мху и хвое, так чтобы медведице труднее было ухватить его своими мощными челюстями. Он знал, что она порвала его, ощущал раны на ноге, где разорвались брюки. А если лежать неподвижно, затаив