время у диетолога Протасова родился сын, по слухам похожий на него.

Президент забыл о нём. У него было много дел.

Приближалась Олимпиада, и у Президента были планы. Планов этих было много, и нередко один заскакивал за другой.

Он раздался в ширину и осел. Лицо его стало кирпичного цвета.

Министр опять впал в немилость. Президент все реже смеялся.

Перебирая списки, он наткнулся раз на имя диетолога Протасова и назначил его сперва директором поликлиники, а в другой раз начальником городского здравозахоронения.

Диетолог был исправный врач и скоро он стал главным санитарным врачом.

Потом Президент снова забыл о нём.

Жизнь врача Протасова протекала незаметно, и все с этим примирились.

Его предшественник был человеком громким и шумным, и от него многим хотелось отдохнуть, а тут всё было тихо и спокойно, что всем нравилось.

Дома у него был свой кабинет, в городской Думе своя комната, и иногда туда заносили донесения и приказы, не слишком удивляясь отсутствию санитарного диетолога.

Лучше всего чувствовала себя в громадной двуспальной кровати журналистка.

Муж подвигался по службе, спать было удобно, сын подрастал. Иногда супружеское место диетолога согревалось каким-либо бизнесменом, капитаном или же вовсе лицедеем. Так, впрочем, бывало во многих чиновничьих постелях столицы, хозяева которых были в отлучке.

Однажды, когда утомившийся любовник спал, ей послышался скрип в соседней комнате. Скрип повторился. Без сомнения, это рассыхался дорогой бразильский паркет, оказавшийся подделкой. Но она мгновенно растолкала заснувшего, вытолкала его и бросила ему в дверь одежду.

Опомнившись, она смеялась над собой.

Но и это случалось во многих чиновничьих домах.

А потом муж умер — так часто бывает.

Даже с врачами.

Похороны диетолога долго не забывались Москвой — верно, с неделю об них помнили.

А в тех журналах, что выходили раз в две недели — и того дольше.

По Тверской ехала вереница машин с мигалками.

На подушках несли ордена.

За чёрным тяжелым гробом, втиснутым в машину «Скорой помощи» ехала в кабриолете жена, прижав к себе великовозрастного сына.

И она плакала.

В крематории стреляли солдаты в белых перчатках, а потом ещё стрелял караул на кладбище.

Стреляли все — даже дагестанцы, торговавшие цветами у ограды.

К незарытой могиле с некоторым опозданием приехал Президент и, кашлянув, произнёс:

— У меня умирают лучшие люди.

Карлсона же с тех пор вовсе никто не видел. Но это немудрено с такой путаницей в фамилиях.

Извините, если кого обидел.

24 ноября 2013

Имение (2013-11-25)

На дощатой террасе близ конопляника веснушчатая дочь тайного советника Агриппина Саввична фон Бок потчевала коллежского асессора Аполлона Филипповича Карлсона винегретом с ветчиной и другими яствами под аккомпанемент виолончели с фортепиано.

— Подали ли вы апелляцию? — произносила веснушчатая нимфа протяжно.

— Нет-с, — отвечал асессор печально. — Ни к чему.

В коноплянике пели птицы, будто в терновнике.

— Батюшка ваш, Филипп Аполлинарьевич, будет недоволен.

— Ах, оставьте, Агриппина Саввична, — печально пел Аполлон Филиппович и тянулся вилкой к буженине.

Мадмуазель фон Бок откинулась на оттоманке и запечалилась.

Гнев Филиппа Аполлинарьевича был страшен, и лучше б случился какой конфуз с Аполлоном Филипповичем навроде инфлюэнцы или аппендицита, чем прознал батюшка о том, что его милый сынок не прошёл испытание на чин.

— Папенька у свояченицы, — отвечал Аполлон Филиппович. — Папеньке не до меня, я сразу понял это, когда он надел свой коломянковый костюм и шляпу канотье. Ему не до меня, а уж коли муж её, эксцентричный подьячий Фаддей Власьевич, вернётся с вакации с протоиереем ранее обычного, долго не до меня батюшке будет. Уж такое бланманже в шоколаде он отведает, что о моём чине забудет надолго…

Билась муха в абажуре, что привёз ещё полвека назад отец Агриппины Саввичны из Германии, не то из Ганновера, не то из Шлейзвиг-Гольштейна. Будто монпансье во рту таяло время.

Но чу! Раздалися бубенцы, заржали кони, стукнули двери, и выкатился слуга в иссиня-чёрном кафтане:

— Барыня! К вам…

Не было ему ответа, и он снова пискнул:

— К вам!..

Вошедший отстранил его и поклонился:

— Дитмар Эльяшевич Розенталь!

Извините, если кого обидел.

25 ноября 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-11-25)

У меня есть подозрение, что этот пост прочитает больше людей, чем обычно. И, по крайней мере, больше людей оставит свой след.

Оттого сложилась традиция выкатывать по этому поводу какую-нибудь прозу повышенной духовности. Посетители понимают, что не зря пришли, и всё такое.

Но я подумал, что правильнее сделать другую вещь: вот расскажу я про Нестерова.

Все знают нестерова, но, может, кто не слышал.

Нестеров — хороший.

Нестеров — честный.

Даже нет, Нестеров человек того нехудожественного вкуса, который позволяет ему писать о русской истории без патриотического безумства и без снисходительного пренебрежения. Нехудожественный вкус — это очень важное качество. Очень часто в публицистике тебя разводят именно с помощью художественных приёмов.

Вот я с писателем Акуниным бы в баню не пошёл. Ни за что б не пошёл. Хотя у него в Ницце, поди, и бани вовсе нет — чего тогда ходить.

А вот с Нестеровым я в баню ходил и того не стыжусь.

Вот у него есть сайт. Там подписка есть, и всё такое. Тут дело в том, что у Нестерова есть (помимо прочих дел) такой конёк — история русской колонизации, вообще история русской империи в её географическом состоянии. А тут и вовсе "Я родился и вырос в Средней Азии, и имена Серик, Шухрат или Мамыр в детстве звучали для меня так же естественно, как Сережа или Саша. Там прожили жизнь пять поколений моей семьи, но мне ни разу не приходил в голову вопрос — а как же мы там оказались? Потом я вырос, и однажды этот вопрос себе задал. У меня диплом историка, и я, по вбитой со студенчества привычке, начал копать источники и довольно быстро понял, что передо мной не просто полузабытый эпизод русской истории. Передо мной оказалась самая настоящая сага о том, как однажды мы пошли туда, не знаю куда и нашли… Нашли большие неприятности — схлестнулись с двумя крупнейшими империями планеты. Это и была Большая Игра — схватка трех империй, Британской, Российской и Китайской за Центральную Азию. Причем схватка тихая, незаметная со стороны и почти бескровная — отчего и получила свое второе, русское название: «Пляска теней»". Ну ведь круто, а?

Вы Нестерова читайте, а ещё лучше денег ему