Дерзкая независимость Луцилия и риск, которому подвергся Бургунд, ужасно рассердили Мария. Он покраснел, зашипел и, брызгая слюной, стал изливать свой гнев на перепуганного Попилия Лената. Слабый проблеск разума, который еще теплился в его мозгу, был окончательно подавлен кровоизлиянием. Гай Марий, как подкошенный, упал на пол трибуны, ликторы столпились над ним, а Попилий Ленат неистово звал носильщиков. Мертвые головы старых соперников и врагов окружали неподвижное тело Мария, зловеще скаля зубы.

Цинна, Карбон, Марк Гратидиан, Магий и Вергилий выбежали из Сената и растолкали ликторов, которые все еще суетились вокруг того, кто некогда был Гаем Марием.

— Он еще дышит, — сказал его приемный племянник Гратидиан.

— Плохо, — отозвался Карбон сквозь зубы.

— Отнесите его домой, — приказал Цинна.

К тому времени рабы из охраны Мария, узнав о его новой болезни, столпились у подножия трибуны, рыдая и завывая. Цинна повернулся к собственному главному ликтору:

— Пошли кого-нибудь на Марсово поле и вызови ко мне сюда Квинта Сертория. Срочно. Можешь рассказать ему, что случилось.

Пока ликторы Мария несли его на носилках в сопровождении завывающей толпы «бардаев», Цинна, Карбон, Марк Гратидиан, Магий, Вергилий и Попилий Ленат сошли с трибуны и у ее подножия стали ждать Квинта Сертория. Они сидели на верхнем ярусе комиций, пытаясь прийти в себя после случившегося.

— Я не верю, что он еще жив! — воскликнул Цинна.

— А я думаю, что он поднимется и опять придет сюда, если только кто-нибудь не воткнет добрый римский меч ему под ребро, — заявил Вергилий, хмурясь.

— Что ты собираешься делать, Луций Корнелий? — спросил приемный племянник Мария.

— Пока не знаю, — хмуро и задумчиво произнес Цинна, — вот почему я и послал за Квинтом Серторием. Я ценю его советы.

Серторий явился через час.

— Это лучшее из того, что могло произойти, — сказал он, обращаясь ко всем, но особенно к Марку Гратидиану. — Не подозревай в этом никакого предательства, Марк Марий. Ты его приемный родственник, и в твоих жилах течет меньше крови Мариев, чем даже в моих. Но хотя моя мать была из рода Мариев, я могу сказать без страха или чувства вины: изгнание лишило его рассудка. Он уже не был тем Гаем Марием, которого мы все знали.

— Что нам следует делать. Квинт Серторий? — спросил Цинна.

— О чем ты? — изумился тот. — Ведь ты — консул, Луций Цинна! Это ты должен отдавать приказания, а не я.

Густо покраснев, Цинна махнул рукой.

— В своих обязанностях консула, Квинт Серторий, я не сомневаюсь. — Он щелкнул пальцами. — Я спрашиваю тебя сейчас о том, как нам лучше избавиться от «бардаев».

— А, теперь понимаю, — медленно произнес Серторий. Он все еще носил повязку на левом глазу, но рана уже подсохла, и потому Серторий не ощущал особого неудобства.

— Пока «бардаев» не разогнали, Рим все еще принадлежит Марию, — продолжал Цинна, — и обстоятельства складываются так, что я очень сомневаюсь в том, что они захотят уйти. Они уже вошли во вкус, терроризируя великий город. С какой стати они остановятся?

— Тогда их надо остановить силой, — заявил Серторий, злобно улыбаясь, — я сам с ними покончу.

— Прекрасно! — произнес Карбон, выглядевший чрезвычайно довольным. — Я приведу тех людей, что остались по другую сторону реки.

— Нет, нет! — ужаснувшись, вскричал Цинна. — Еще одна битва на улицах Рима? Мы не должны этого допускать!

— Я знаю, что делать! — заявил Серторий, равнодушный к этим глупым, по его мнению, возражениям. — Луций Цинна, ты должен будешь созвать завтра на рассвете вожаков «бардаев» сюда, к этой трибуне. И скажешь им, что, находясь даже в самом тяжелом положении, Гай Марий подумал о них и дал тебе денег, чтобы заплатить им. Для того чтобы тебе поверили, нужно будет сегодня появиться в доме Гая Мария и оставаться там достаточно долго, чтобы создать впечатление твоей беседы с ним.

— И все же зачем мне идти в его дом? — спросил Цинна, наморщив лоб в раздумье.

— А затем, что «бардаи» проведут весь сегодняшний день и всю ночь у дверей Гая Мария, ожидая новостей.

— Да, пожалуй, они так и сделают, — согласился Цинна. — Виноват, Квинт Серторий, я не подумал хорошенько. Ну и что дальше?

— Скажи вожакам, что ты устраиваешь для всех «бардаев» выплату денег на Марсовом поле, во втором часу дня, — оскалился Серторий, — а я их там буду ждать со своими людьми. И вот тогда действительно наступит конец царству террора Гая Мария.

* * *

Когда Гая Мария принесли в дом, Юлия взглянула на мужа с печалью и бесконечным состраданием. Он лежал с закрытыми глазами и хрипло дышал.

— Это конец, — сказала она его ликторам. — Идите домой, слуги народа. Теперь о нем позабочусь я.

Юлия выкупала Мария, сбрила с его щек шестидневную щетину, одела в свежую белую тунику — при этом ей помогал Строфант — и наконец уложила в постель. При этом Юлия не проронила ни слезинки.

— Пошли за моим сыном и за всеми членами нашей семьи, — приказала она слуге. — Какое-то время он еще протянет, но оправиться от этого удара ему уже не суждено. — И, сидя в кресле рядом с ложем Гая Мария, продолжала отдавать распоряжения Строфанту. А рядом хрипел и бубнил умирающий старик, на его губах вздувались пузыри.

Необходимо было приготовить комнаты для гостей, достаточное количество провизии. Весь дом должен был выглядеть как можно лучше. Кроме того, следует послать за гробовщиком.

— Я не знаю ни одного! — воскликнула Юлия. — За все то время, что я была женой Гая Мария, в этом доме видели одну-единственную смерть — смерть нашего второго сына, но тогда похоронами занимался отец Цезаря.

— Возможно, он еще выздоровеет, госпожа, — проговорил плачущий слуга. Он вырос в доме Мария и всю свою сознательную жизнь служил ему верой и правдой.

— Нет, Строфант, он умрет, — покачала головой Юлия.

Ее брат, Гай Юлий Цезарь, его жена Аврелия, их сын, Цезарь-младший, и дочери — Лия и Ю-ю — явились в полдень. Марий-младший смог вернуться домой только глубоко за полночь. Клавдия, вдова другого брата Юлии, решила не ходить, однако прислала своего младшего сына — Секста Цезаря, который должен был представлять их ветвь фамилии. Брат Мария Марк умер несколько лет назад, но приемный сын Марка Мария — Гратидиан — присутствовал. Были также и Квинт Муций Сцевола, великий понтифик, вместе со своей второй женой, которую, как и первую, звали Лициния; их дочь, Муция Терция, к тому времени уже находилась в доме Мария.

Вообще посетителей было достаточно, хотя и не так много, как могло бы быть месяц назад. Катул Цезарь, Луций Цезарь, Антоний Оратор, цензор Красс уже находились в ином мире, где с нетерпением поджидали Гая Мария. Луций Цинна нанес визит несколько раз; в первый раз он мягко извинился за Квинта Сертория: