Пусть с малышкой возится... да кто угодно! Хоть сам Котик! Только не надо это чудо-чудовищное вешать на шею Змею!

Время показало то, что мужчина не ожидал, не понимал, не догадывался. Он, искренне считающий, что не просто закрыл своё сердце, а оставил его в родной стране, вдруг осознал, что его взгляд сам по себе останавливается на юной прелестной девушке...

Это не было ни страстью, ни любовью. Ни интересом, пожалуй, поначалу.

Всё началось с удивления.

Змеиным чутьём мужчина ощущал, что вот это чудесное видение - шкатулка с двойным дном. Так же, как и все, он видел и платьишки, обилие белого и розового, милые улыбочки и невинный взгляд. Но где-то в глубине, где-то в невинности всего этого видения, пряталось то, чему он не мог с ходу подобрать правильных слов.

Видение было соткано из обмана. Не лживо, опять же, нет. Просто искусно и талантливо увёртливо. Дипломатично обманчиво. Прекрасное видение не настаивало на своём обмане, опять же, нет. Оно просто позволяло обмануться, ведь окружающие сами этого хотели.

Змей обманываться не хотел. Но, тем не менее, сам попадал в мягкие сети этого скользкого чувства. Своего собственного чувства! Он нисколько не был заинтересован в детях. Ни разу. Нет. Ни в коем разе.

Потому и держался подальше. Расчётливо. Изощрённо. Аккуратно.

Не помогало.

Ему не помогало!

Сия юная, бесконечно прекрасная вредина по-прежнему стояла на своём! Вынь, да положи ей Змея. Змей не хотел падать к её ногам. Никакой любви. Любовь – это слабость. Никаких отношений. Отношения – это угроза. Это идеальный крючок для шантажа.

Он готов был сопротивляться. Ей. Не рассчитал только одного. Из прекрасного бутончика распустился не медовый колокольчик, а цветок хрустальный, шипастый, агрессивный, обманчивый. Змей не был готов к тому, что так чудовищно неотвратимо падёт сам. К её ногам. К своим чувствам.

Он не упрекал себя: случилось и случилось.

Он не упрекал её – свою беду, своё горе, свою печаль. Свою самую главную тайну. Да. Она была сильна. Невероятно сильная умная девочка, с потрясающей звериной интуицией. Она улавливала опасность тогда, когда не было для этого ни одного разумного повода. Да только это не отменяло факта того, что она девушка. Юная девушка с достаточно хрупким телосложением. Да, гибкая, да, тренированная. Да, в честном бою… у неё много шансов. Но где честная драка, а где убийцы? Вот то-то же.

Змей ненавидел себя за то, насколько эта девчушка стала для него важной. Насколько большое место она заняла во всём: в его жизни, в его работе, в его душе, в сердце, которому он запретил давным-давно любить.

Юный наивный Рюичи, безусловно, был прав. Тот, кого ты любишь – это сказочное средство давления. Это потрясающий способ шантажа и террора. Но чему научили Змея в русском патруле очень быстро – так это тому, что «кто к нам с чем, тот от нас тем и того». Придут качать права с оглоблей, вот эту оглоблю по прямому … назначению… против качающих пускать можно смело. С полным на то правом.

Когда Змей понял, насколько он встрял, у него ушло всего несколько месяцев на то, чтобы до самого последнего идиота дошло, что если кто-то тронет «прелесть чешуйчатого урода» не жить никому: ни тому, кто напал, ни его близким, ни его семье, ни его друзьям – ни-ко-му! Даже последняя крыса на чердаке, и та сдохнет в муках.

Кто-то посмеялся, как такое возможно? Кто-то закономерно не поверил.

Что ж… Уже через пару недель было очевидно всем и каждому – Змей своё слово держит. И если нет твёрдой уверенности в том, что получится сбежать самому и увести за собой всех самых дорогих, ценных и близких, к прелести этого неадекватного типа лучше не приближаться. А потом добавились другие. Кто защищал по той или иной причине мисс Эммануэль Лонштейн. Умение Эми заводить друзей и врагов – в равной степени и восхищало Змея, и пугало, и злило.

Юный наивный Рюичи был прав, закрывая своё сердце на замки, пряча его под высокие горы, где никто не найдёт, никто не отыщет.

Не прав он был в другом. Что только из-за шантажа и террора нужно беречь своё сердце от любви.

Нет. Любовь сама зашла, угнездилась, потопталась в его душе стройными ножками, обутыми в ролики класса «агрессив», и решила, что не уйдёт.

Наивный Рюичи не знал, КАК больно и как страшно, когда это чудо с крылышками, куда-то исчезает, куда-то попадает, пропадает, а ты ничего не можешь сделать. Даже отыскать.

Змей десятки раз себе обещал, что больше никогда ни за что её не отпустит, не позволит встрять в неприятности! Закроет её… Спрячет ото всего и вся в золотой клетке, с мягким зелёным бархатом и шёлком, тёплым вишнёвым деревом и белым мехом. Он бы сделал для неё всё… Но раз за разом запирал свои мысли и свои речи на замок, не давая себе сломать её крылья.

Он мог сделать столь невообразимо много… Но единственно возможным, единственно правильным решением, что сделать для неё, было – не ломать её, не перекраивать под себя, под своё спокойствие, свою безопасность.

Естественно, ему хотелось именно этого! Чтобы она сидела дома, варила кофе, пекла хлеб, занималась уютом, предпочла свою науку и студентов. Но этого хотел ОН. Её мечты были иными. И важно было не то, что он не мог их сломать, мог как раз. Важно было то, что он позволял ей лететь, разве что поддерживал тогда, когда ей это было нужно.

Но вот в такие моменты, когда он понимал, что его малышка в очередной раз где-то… и вполне может быть в беде, он думал, так ли правильно он поступил? Может быть, плевать на чувства, на её мечты? Пусть бы сидела со своей наукой!

И с ужасом для себя самого понимал, что нет, не сидела бы. Не осталась бы у него на руках и выцветшая оболочка. Он бы похоронил её, сгоревшую, не желающую жить… И ушёл бы сам, чтобы хотя бы там, за чертой смерти, сказать ей то, что никак не получалось сказать в реальности. То, что было таким важным и таким неважным одновременно.

Важным, потому что он хотел, чтобы она знала.

А неважным, потому что говори, не говори – а чувств это не изменит.

Вздохнув, Змей отложил в сторону электронные папки, устало потёр глаза. Четыре утра?

Что ж,