своём хрустальном саркофаге, но напрасно жал на кнопку вызова подмоги старший из двух караульных истуканов, напрасно две машины стояли в разных концах площади с заведенными моторами. Никто из них не двинулся с места, лишь закивали из-за елей могильные бюсты своими каменными головами.

И вот, в развевающейся шинели, с гордо поднятой головой на площадь ступил Первый Чекист.

Его каблуки ещё высекали искры из древней брусчатки, а Кирякин уже резво бежал по Москворецкому мосту, так опозоренному залётным басурманом.

С подъёма моста хирург внезапно увидел всю Москву, увидел фигуру на Октябрьской площади, вдруг взмахнувшую рукой и по спинам своей многочисленной свиты лезущую вниз, увидел героя лейпцигского процесса, закопошившегося на Полянке, разглядел издалека бегущих на подмогу своему командиру по Тверской двух писателей, одного, так и не вынувшего руки из карманов и другого, в шляпе, взмахивающего при каждом шаге тростью.

Увидел он и Первого Космонавта, в отчаянии прижавшего титановые клешни к лицу.

В этот момент Москва-река, притянутая небесным светилом, забурлила, вспучилась и, прорвав хрупкие перемычки, хлынула в ночную темноту метрополитена.

Хирург скинул пиджак, ботинки и теперь уже мчался по улицам босиком, не чувствуя холода. А за ним продвигался Железный Феликс.

Он шёл неторопливыми тяжёлыми шагами, от которых, подпрыгнув, повисали на проводах и ложились на асфальт фонарные столбы.

На холодном гладком лбу памятника сиял отсвет полной луны. Рыцарь Революции поминутно доставал руки из пустых карманов и вытирал о полы шинели, а в груди его паровым молотом стучало горячее сердце.

Стук этот отзывался во всём существе Кирякина.

Ни одной души не было в этот час на улицах. Мёртвые прямоугольники окон бесстрастно смотрели на бегущего человека. Хирург метнулся на Пятницкую, но чёрная тень следовала за ним. Он свернул в какой-то переулок, с последней надеждой оглянувшись на облупившуюся пустую церковь, и очутился, наконец, у подземного перехода.

Дыхание Кирякина уже пресеклось, и он с разбега нырнул внутрь, неожиданно замочив ноги в воде. Кирякин промчался по переходу и вдруг уткнулся в неожиданное препятствие.

Это был вход в метро, через запертые стеклянные двери которого текли ручьи мёрзлой, смешанной со льдом воды…

Самым странным в этой истории было то, что родные нашего героя совершенно не удивились его исчезновению.

Памятник же на круглой площади с тех пор тоже исчез, и тот, кто хочет проверить правдивость нашего рассказа, может отправиться туда.

Лучше всего это сделать ночью, когда на площади мелеет поток машин, и угрюмые тени ложатся на окрестные дома.

Извините, если кого обидел.

20 декабря 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-12-20)

http://www.formspring.me/berezin

— Верите, что конец света наступит 21 декабря? Говорят, в 4 с чем-то утра. Как приготовились встречать сие неприятное событие?

— Ну, как говорило в моём детстве радио в три часа последнего дня года: "Новый год уже ступил на советскую землю". Так вот четыре утра, да уже и пять — уже миновали жители Петропавловска-Камчатского. Ничего особенного не сообщают.

— А! И правда, что на Дальнем Востоке уже 21 встретили. Будем живы — не помрём! Ну отчего, отчего вы такой умный и клёвый?

— Потому что в детстве я хорошо учился, много читал и ходил в астрономический кружок при Дворце пионеров.

— Сколько раз в жизни Вы любили?

— Один раз, наверное. Всё равно любишь один раз — недаром в русском языке нет множественного числа.

Другое дело, причёски и лица немного отличаются.

— Самое высокое место в финале Грелки, которое Вы занимали?

— Ну, я пару раз болтался в хвосте шестёрки, но это было в те времена, когда там рулили старички. То есть, динозавры уже вымерли, но люди ходили в звериных шкурах.

— Где будете встречать Новый год? На даче в компании друзей, али поедете по Европам или Америкам?

— Какие там Европы с Америками — в леса, в леса.

На самом деле с годами во мне крепнет убеждение, что значение Нового года преувеличено. То есть, это такое общественно-санкционированное время для чудес и праздника, а праздники делаются только своими руками и непредсказуемы.

Нет во мне духа Рождества, наверное.

— Мне кажется, Дух Рождества — он всегда со всеми нами. Именно поэтому мы можем сами сотворить себе праздник: в любое время, в любом месте и по любому благопристойному поводу. Под "благопристойным" я понимаю всё, что не причиняет страданий другим людям. А Вы?

— Я с уважением отношусь к чужому пафосу и многозначительности, только если меня не заставляют их комментировать.

Извините, если кого обидел.

20 декабря 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-12-22)

— Что вы думаете о «Законе Магницкого»? Как он по вашему — правовой или неправовой? И что вы думаете о запрете на усыновление?

— Вы знаете, я об этом немного думаю. Я не большой специалист в международном праве, да и в особенностях усыновления понимаю мало.

Но я, пользуясь вашей анонимностью, притворюсь, что вам интересно не то, что я взволнован или нет, а какие-то глубинные вопросы.

Так вот, я считаю, что мы живём при Четвёртом Риме.

И вопрос о правовых или неправовых установлениях теряет смысл — причём во всех странах.

Новое Время, время иллюзий, что были посеяны энциклопедистами и Феликой революцией кончилось.

Всякий народ Старого Света понимает, что жизнь опровергла старца Филофея — к худу или к добру.

Я как-то писал длинный текст про то, как по январскому хрусткому снегу 1510 года едут во Псков московские дьяки. Вечевому колоколу отбивают топорами уши — потому что не быть во Пскове вечу, не быть и колоколу. Полвека уже застраивается по новой Константинополь, и постепенно, как тускнеет старое серебро, теряет своё имя.

И вот, сидя во Пскове, в холодном мраке кельи Спасо-Елизаровского монастыря пишет старец Филофей письма Василию III.

Бормочет старец Филофей, голос его в этих письмах негромок, потому что он говорит с царём. Но с каждым годом слова его звучат всё громче: «Церковь древнего Рима пала вследствие принятия аполлинариевой ереси. Двери Церкви Второго Рима — Константинополя рассекли агаряне. Сия же Соборная и Апостольская Церковь Нового Рима — державного твоего Царства, своею христианскою верою, во всех концах вселенной, во всей поднебесной, паче солнца светится. И да знает твоя держава, благочестивый Царь, что все царства православной христианской веры сошлись в одном твоем Царстве, един ты во всей поднебесной христианский Царь».

Филофей родился тогда, когда судьба Второго