— Да, кстати, — встрепенувшись, сказал он. — Знаешь, что я ещё тогда в варево клал? Сушёного шершня, в ступке растёртого…

Благо, стояла осень, и с дохлыми сухими шершнями в Баклужино было особенно хорошо. Зелье Глеб на всякий случай варил при лунном свете, чтобы крепче вышло. По чёрно-серому пустырю, прилегающему к кладбищенской стене, шмыгали тени, собиралась к малому костерку выродившаяся нечисть городской окраины. Помешивая варево посолонь привязанным к прутику пальцем престарелого убийцы, юный чародей угрюмо шевелил ноздрями и ещё сильнее ненавидел бывшего другана, из-за которого ему придётся потом всё это выпить. До дна и залпом.

К двум часам остуженное зелье ататуй было слито в особую склянку. Оставалось выяснить время следующего митинга — и, задержав дыхание, произвести первый глоток.

Лишь бы обратно не полезло!

Минуло два дня. На улице похолодало. Старый колдун Ефрем Нехорошев сидел на табурете и прикидывал, как бы это половчее приспособить зациклившегося барабашку в перегоревшем электрокамине, когда хлопнула дверь — и на пороге живым укором возник Глеб. Лицо его выглядело разбитым.

Учитель и ученик молча смотрели друг на друга.

— Ну? Как?

— А то не видно? — злобно процедил юноша.

Старый колдун озадаченно почмокал губами.

— Крепко досталось?

Ответа не последовало.

— Но хоть помогло чуток? — с надеждой спросил Ефрем.

— Какое там «помогло»! — взорвался Глеб. — Вообще не сработало…

Чародей опечалился, покивал.

— Вот и у меня тоже… — сокрушённо признался он. — Ох, помню, и вломили мне тогда! Еле ноги унёс…

И тихая ностальгическая улыбка вновь тронула сухие сморщенные губы старого колдуна.

Так, значит, за эту вот строчку,

За жалкую каплю чернил…

Александр Галич

Осенний всплеск активности в тонких мирах, как всегда, прибавил работы баклужинским колдунам и знахарям. Клиент шёл густо и самый неожиданный. Такие подчас попадались экземпляры — любо-дорого взглянуть! Некий чудило приплёлся с жалобой на фантомные головные боли и очень обиделся на Глеба Портнягина, когда тот попытался растолковать, что это всего-навсего мигрень — следствие полученного в астрале подзатыльника. Другой требовал вызвать с того света дух какого-нибудь настоящего участника Сталинградской битвы с тем, чтобы проверить утверждение академика Фоменко, будто сержант Павлов и фельдмаршал Паулюс — одно и то же лицо.

Обращались за помощью и жертвы чёрной магии. Так, видный чиновник, фамилия которого до сих пор на слуху, имел неосторожность принять взятку без молитвы, сочтя приношение мелким и не стоящим внимания, после чего ночами его повадились мучить бесы искусно подделываясь под совесть. Такого клиента старый колдун Ефрем Нехорошев, понятно, воспитаннику не доверил, однако на результат это повлияло — спустя два дня чиновник отправился пикник в осиновую рощу и там удавился. Позже выяснилось, что взятая им купюра была когда-то часть, суммы, выплаченной Баклужинскому краеведческое музею неизвестным нумизматом за серебряную тетрадрахму времён императора Тиберия. Возможно, одну из тех тридцати.

К счастью, о предсмертном визите покойного к Ефрему журналисты не пронюхали — и скандал обошёл старого кудесника стороной.

Но сильнее всех, конечно, донимали так называемые «самострельщики» — лица, пытающиеся овладеть волшебством по книжкам и без должной подготовки. Запомнился браконьер, решивший шутки ради выяснить, чем жена занималась в его отсутствие: завернул, недоумок, совиное сердце в суконный платок, приложил к левому боку спящей супруги — и услышал такое, что опрометью кинулся к колдунам, умоляя отшибить ему память, а иначе он за себя не ручается. Глеб опрометчиво исполнил просьбу вольного стрелка, после чего тот, естественно, отказался платить. И в самом деле — за что?

— Ну… не смертельно… — утешил Ефрем питомца. — Ежели всё забыл — значит снова попробует…

Так оно и вышло. На сей раз Портнягин, наученный опытом, совершенно справедливо заломил двойную цену, потребовал деньги вперёд и вместе с памятью напрочь отшиб клиенту охоту к подобным экспериментам. Словом, в конечном итоге оплошность юного чародея особых последствий не имела, хотя и стоила жизни ещё одной сове — птице, занесённой, между прочим, в национальную Красную книгу.

Внезапно среди глухой осенней ночи что-то разбудило Глеба. Юноша вскочил с узкого своего топчанчика и даже не понял сразу, в каком он сейчас теле: физическом или астральном. Спросонья такое случается довольно часто. Топчанчик был пуст, но это ещё ни о чём не говорило — физическое тело могло выйти на автопилоте в туалет. Линолеум весьма натурально холодил босые подошвы. Дверной косяк на ощупь тоже представился Портнягину вполне вещественным, что опять-таки ничего не доказывало, поскольку энергетические оболочки эфирного слоя очень точно копируют форму реальных предметов и внешне мало чем от них отличаются.

Так и не определившись, озадаченный Глеб выбрался из чуланчика. Ефрем спал. Форточка была открыта. Бело-серого пригорка на мониторе не наблюдалось — видимо, Калиостро отбыл на крышу, где по настроению мог обитать неделями, питаясь святым духом, — проще сказать, ловил голубей.

Затем внутреннего слуха коснулось еле уловимое одобрительное похрюкивание. Приблизившись на цыпочках к койке учителя, Портнягин присел и осторожно заглянул в бездонные подкроватные глубины. Так и есть! Учёная хыка с довольным урчанием уминала солидный клок чьей-то положительной энергии.

Глеб устремился в коридор и, окончательно уверив себя, что находится в астрале, попытался пройти сквозь прикрытую входную дверь, в результате чего звучно с ней соприкоснулся. Чертыхаясь и потирая ушибленный лоб, выглянул на площадку. Ночной гость сидел на верхней ступеньке и тихонько плакал. Ничего удивительного: удачная атака хыки неминуемо повергает жертву в депрессию.

— А постучать ты, конечно, не мог! — упрекнул Глеб.

Плачущий поднял лицо, вытер слёзы и, пошатнувшись, встал. Этакий стареющий ангелочек с прозрачным дымком редеющих волос над выпуклым жалко наморщенным лбом.

— Ну? — выжидающе сказал Глеб.

— Опять приходил… — перекривившись от ужаса сипло сообщил незнакомец.

— Кто?

— Начальник…

— Куда?

— Ко мне… домой…

— А! Во сне, что ли?

На потасканном ангельском личике проступило смятение.

— Да… Нет… Не знаю… Может, и во сне…

— А сам где живёт?

Выцветшие голубенькие глаза закатились припадочно, но уже в следующий миг незнакомец совладал с собой.

— Нигде… Похоронили его… позавчера…

— На каком кладбище? — подавив зевок, осведомился Портнягин.