мурлычет херувим, убаюкивая себя перед сном. Где-то поблизости сонно препирались такие же слабые голосочки, но потом и они затихли. Сладостная истома разлилась по телу. Лилит потерлась щекой о плечо Адама и ощутила, как ее опять охватывает столь знакомое помрачение всех чувств, накрывает с головой, словно вода. И был вечер, и было утро: день восьмой.

Лилит проснулась первой. Птицы радостно щебетали, и Лилит, лежа у Адама под боком, увидела, как через ручей стремительно перепорхнул херувим, пронзительно распевая торжественную песнь. Он их не заметил. В то весеннее утро весь пробуждающийся Сад был переполнен сладким восторгом. Лилит улыбнулась и приподнялась — Адам даже не шевельнулся. Лилит взглянула на него, и накатившая волна нежности встревожила ее. Скоро она сочтет себя с Адамом одним целым, как сам он относится к Эдему, — до чего же все-таки коварна плоть!

Лилит поняла это вдруг, словно прозрев. Страх за собственную неприкосновенность волной обрушился на нее, и, не раздумывая, почти не осознавая своего поступка, Лилит вскочила на ноги и выскользнула из предательской плоти. Она устремилась в прозрачную утреннюю высь, улетая все дальше — неуловимая, как сам воздух. Выше, еще выше — пока Адам с его бесценным телом не скрылся из виду, а кроны деревьев, заслонившие его, не превратились в перистую зеленую массу. Вот уже показались стены, опоясывающие Сад, и вытекающие из Эдема реки, словно четыре огромных серебряных клинка, поблескивающие на солнце.

Рядом со спящим Адамом не осталось ничего, кроме неясного очертания женской фигуры, укутанной в тень и от этого едва различимой на моховом покрове. Глазу трудно было бы разглядеть ее в древесной тени.

Лилит, блаженствуя, плыла сквозь сияющую утреннюю пустоту. Отсюда ей хорошо были слышны громкие кличи серафимов «Осанна!», торжественные сладкозвучные хоралы, разносящиеся далеко за пределы яшмовых райских стен. Какой бы скандал ни произошел вчера на небесах, сегодня все разрешилось. Лилит не стала ломать над этим голову.

Она обрела свободу — свободу от тела и от пугающих слабостей, сопутствующих плоти. Зрение прояснилось; Лилит больше не вводили в заблуждение ценностные искривления, столь затрудняющие пребывание во плоти. Ее мысли снова обесцветились. Адам теперь виделся ей не чем иным, как грандиозным сосудом, наполненным божественной мощью. Ее восприятие было в Эдеме слишком искаженным, чтобы осознать ничтожность этого великолепного тела по сравнению с заключенной в нем властью.

Чистый прохладный эфир разогнал остатки иллюзий, а время, вечное и бесконечное, недвижно текло сквозь Лилит. Она и не подозревала, что так рисковала собой; это утреннее погружение в сияющие высоты помогло ей излечить рассудок от Адама. Освеженная и закаленная против рискованных слабостей, Лилит могла теперь спуститься обратно, вернуться к осуществлению своей миссии. И необходимо поторопиться, пока Господь ее не заметил. Или Он уже за ней наблюдает?

Лилит описала в воздухе длинный изящный пируэт и устремилась вниз, к Эдему. Адам все так же лежал на мху, забывшись сном. Лилит спустилась ниже, поеживаясь от желания поскорее войти в недавно сброшенное ею тело и снова наполнить его жизнью. И вдруг…

Толчок, похожий на удар молнии, встряхнул ее в свободном полете, так что Сад внизу закачался. Там, где после нее оставалась только тусклая, эфемерная телесная оболочка, теперь рядом с Адамом, уснув на его плече, лежала светлокожая женщина из настоящей плоти. Длинные золотые волосы разметались на мху, и голова женщины приподнималась в такт дыханию Адама.

Лилит опомнилась и спланировала еще ниже, распаленная ревностью и гневом настолько, что не узнавала саму себя. Ту женщину окутывало слабое свечение — такое же, как у Адама. Но внутри ореола просвечивало тело, некогда принадлежавшее Лилит.

Лилит заметалась по воздуху в мучительном смятении. Значит, Бог все видел и, вероятно, выбирал момент для удара! Он только что побывал здесь — возможно, всего мгновение назад. Об этом ей поведала особенная тишина, стоящая вокруг: все замерло, трепеща от недавнего божественного присутствия. Господь проходил здесь, увидел необитаемую плотскую оболочку, брошенную Лилит ради купания в эфире, и в мгновение Своего всевидящего ока распознал коварный замысел. Тогда Он взял покинутую плоть и применил по Своему усмотрению; теперь это бесценное, чуткое тело, загорающееся от одного прикосновения Адамовой руки, принадлежит другой женщине, занявшей место Лилит у плеча человека. Лилит затрясло от невыносимого страдания. Теперь ей уже не…

Адам начал просыпаться. Лилит повисла прямо над ним, ревниво наблюдая за тем, как он зевает, моргает, улыбается, поворачивает кудрявую голову, чтобы взглянуть на женщину, лежащую рядом. Он сел так резко, что золотистое создание у его бока вскрикнуло нежным высоким голоском и, распахнув синие глаза — синее, чем у херувимов, — укоризненно взглянуло на него. Лилит, исходя ненавистью, все же признала, что женщина по красоте сравнится с Адамом — изящная, исполненная счастливого неведения абсолютной невинности. Таких нежных форм, манящих своей мягкостью, еще не видывали в Эдеме, но сама фигура, без сомнения, досталась ей от Лилит.

Адам воззрился на нее в крайнем изумлении.

— Л-лилит… — запнулся он. — Ты кто? А где Лилит? Я…

— Кто это — Лилит? — тихо спросила золотая девушка обиженным голосом, приподнявшись и откинув назад сияющие волосы. Ее руки двигались с прелестной и мягкой грацией. — Я не знаю. Я не помню…

Она смолкла на полуслове и обвела Сад голубыми глазами, заблестевшими от любопытства. Затем перенесла взгляд на Адама и нежно улыбнулась ему. Адам потрогал свой бок, и меж его бровей залегла складка от боли — первой в истории Эдема. По неизвестной причине ему припомнился взрытый берег, откуда Господь брал землю для его сотворения. Адам открыл было рот, собираясь что-то сказать, но в утреннем сиянии раздался спокойный и величественный бесплотный Глас.

— Я вынул у тебя ребро, человек, — сказал Глас, и вся округа встрепенулась: ручей перестал журчать, листья замерли на деревьях, птицы смолкли. Заполняя собой утреннюю тишь, Глас продолжил: — Я создал тебе подругу и жену — она плоть от плоти твоей. Оставь всех прочих и прилепись к жене своей. Оставь всех прочих…

Глас смолк не сразу, постепенно затихая, и листва на деревьях трепетала, вторя удаляющимся звукам: «Оставь всех прочих… всех прочих… всех прочих…» Затем в Саду потемнело, и только теперь стало заметно, как светло было раньше. Небо потускнело, затянулось и поблекло, словно нахмурившись оттого, что Господь ушел.

Женщина ближе придвинулась к Адаму, умоляюще протягивая к нему руки. Ее напугали и бесстрастный величественный Глас, и затишье в Саду. Человек машинально прижал ее к себе успокоительным жестом. Он склонил голову, когда от Гласа в сотрясенном воздухе