счёте, всегда одерживает верх, ибо жить без него невозможно» (А. Франс). Надо было решать, оставаться или уезжать – «Tertium non datur» (Третьего не дано, третьего нет). Поговорил с Галей по поводу переезда в Братск, и она согласилась; думаю, что этому также способствовали её неприязненные взаимоотношения с родной матерью, да и видела она, в каком подавленном состоянии я был в последние полгода. Правда, в это же время у её отчима обострилась болезнь; лежал в больнице на пр. Кировском, его постоянно посещали, а я, уходя домой после занятий, почти всегда заходил в больницу, расположенную рядом с институтом; после, подлечившись, он был дома и поправился.

LXV

Вослед беде идёт удача,

А вслед удачам – горечь бед;

Мир создан так, а не иначе,

И обижаться смысла нет.

(И. Губерман)

Настал 1983 год и в январе я подвёл итоги: взаимоотношения мои с Векслером были никудышными, как и вся обстановка на кафедре; он запретил мне заниматься наукой и понизил зарплату, а в новом году на работе можно было ожидать ещё больших неприятностей (так впоследствии и случилось, но уже без меня). Измученный неопределённостью своего положения, я собрался с духом и сказал как-то Векслеру, что буду увольняться, он удивлённо посмотрел на меня и промолчал; мне пришлось соврать и написать в заявлении, что причиной переезда в институт, расположенный в Сибири, являются недомогания из-за неподходящего ростовского климата; моё заявление он подписал, но предварительно заставил завизировать парторгом Уваровым; мой план прекрасно сработал, несмотря на все непредвиденные обстоятельства; ведь этот подлый заведующий, творящий людям мерзости, мог напоследок сделать мне какую-нибудь пакость, например, состряпать пасквиль и отправить его в ВАК, чтобы меня лишили звания доцента.

Я отнёс заявление в канцелярию, прикрепив к нему вызов в Братск, что означало «вызван министерством высшего образования РСФСР на работу в молодой Братский институт». Хотя написал в заявлении «прошу уволить меня по собственному желанию», инспектор ОК Галичева Клавдия Фёдоровна оформила увольнение с переводом, что в дальнейшем помогло получить подъёмные на семью; не знал я тогда, что в Братске задержусь на целых 13 лет. Забирая трудовую книжку, спросил: кем был Векслер до поступления в институт; она тут же достала из сейфа его личное дело и прочитала: «Заместитель командира батальона по технической части в/ч №…», а я подумал: «Недалеко ушёл Векслер в нравственном отношении и в своих действиях от прошлой деятельности зампотеха». Теперь каждое мое наблюдение имело первостепенное значение, потому что я был единственным, кто обладал полнотой этого знания. «В человеке при появлении его на свет нет ни изначального зла, ни изначального добра, а есть лишь возможность и способность к тому и другому, развиваемые в нём в зависимости от среды, в которой он живёт, и воспитания, которое он получает в семье и обществе» (Т. Джефферсон). А уж известно, какое окружение и воспитание у зампотеха! С трудовой книжкой поехал домой; теперь, уволившись, я обрёл гораздо большее – свободу.

LXVI

Мои добрые чувства к родному РИСИ не распространяются на кафедру ТСП, где я работал полтора года при Векслере; трудно было мне представить, что бы он мог сделать на кафедре полезного в дальнейшем. Уезжая из Ростова, попрощался с каждым, у меня не было неприятия к преподавателям, с которыми проработал пять лет; никто не мог упрекнуть меня в отсутствии благодарности; это относится и к сотрудникам лаборатории Савина. Решил нанести визит к относительно молодому, недавно назначенному проректором по учебной работе, Виктору Ивановичу Шумейко, бывшему нашему декану; рассудительный, спокойный и доброжелательный, он был, пожалуй, единственным кто мог понять и оценить создавшееся моё и других преподавателей положение; после окончания рабочего дня в его кабинете я довольно подробно, и на примерах, рассказал об обстановке на кафедре, где 80% преподавателей подвергаются третированию, оскорблениям и вообще не понимают, чего добивается совершенно не сведущий в ТСП Векслер, который сознательно рубит по живому и отбивает у людей желание работать;. В.И. внимательно слушал и в конце произнёс только одну фразу: «В такой обстановке работать нельзя»; вот и я решил уехать, стряхнуть с себя всё это, отринуть суету; жизнь слишком коротка, чтобы тратить её так бездарно. Сказал ему, что работать буду доцентом в Братске, где меня ждут; В.И. сожалел, что я ухожу из института; мы попрощались, крепко пожав руки, он пожелал успехов. Ушёл от него, понимая, что решение о назначении Векслера принимали ректор Ананьев и проректор по науке Дегтяренко, а проректор по учебной работе к этому никакого отношения не имел. Когда я работал уже в Братске, то посещал родной институт во время отпусков, неизменно заходил к В.И., теперь уже ректору, а затем – президенту строительной академии; он всегда принимал меня с искренней радостью, мы не торопились и в его кабинете за чаем обменивались новостями; он был рад, что у меня в работе всё сложилось хорошо.

LXVII

Плохие времена не забываются,

они всегда сохраняются в памяти.

Вот вы, читатель, подошли к концу рассказа о работе преподавателей вуза – такой, какой она предстаёт на страницах моих воспоминаний. Позже, весной 1983 г. я на минуту посетил кафедру и то лишь по причине добывания в РИСИ учебников для Братского института. Видел нескольких преподавателей, настроение у них было поганое; расспросили меня о работе и жизни в Братске; я правдиво рассказал о благожелательной рабочей обстановке на кафедре, строительном факультете; на меня вдруг нахлынуло пленительное чувство своего превосходства, исключительности; я был здесь выше всех в обозримом блистающем мире, мне дано было парить над оставшимися внизу, над их ничтожными проблемами; при этом испытываешь нечто вроде стыда, когда чувствуешь себя счастливым в виду несчастий своих бывших коллег. Через несколько лет я узнал о дальнейшей судьбе преподавателей кафедры и её заведующем.

Итоги деятельности Векслера по своим последствиям для них были очень печальными. За несколько лет при новом заведующем умер молодой Варламов, над которым издевался шеф больше всего; он ушёл из жизни задолго до того, как должен был умереть своей естественной смертью. Неожиданно умер здоровяк, 50-летний Олег Иванович Новиков, – один из наиболее оптимистичных преподавателей, жаль, что его прекрасная жизнь угасла навсегда по такой ничтожной причине; слёг с инфарктом доцент Толубаев; из-за скандалов и нервного напряжения обострилась глазная болезнь у моего друга, доцента Евгения Хорева, он ослеп на один глаз; досрочно отправили на пенсию доцента Хрякова, который всегда успешно работал с вечерниками и заочниками; старший преподаватель Надежда Путякова ушла работать в учебный