Но объявления войны еще не было. Послали запрос коменданту Очакова — паша Гусейн отмолчался. Ночью тихо погребли к Кинбурну фелюги, наполненные запорожцами. Бежавшие в Туретчину казаки просились обратно на русскую службу. Потемкин их принял, прошлым не попрекая. Запорожцы сообщили «Грицку Нечесе», что у Гаджибея появились корабли Эски-Гасана:

— А он у турок весьма в важных почитается…

Чтобы поддержать дух в князе, Суворов из Глубокой Пристани писал ему: «Вы велики, ваша светлость. Ясно вижу, как обстоят дела. Будущее управляет настоящим…» Григорий Александрович вызвал из Севастополя сюрвайера Прохора Курносова:

— Все галеры и плашкоуты, на которых государыня к нам приплыла, начинай переделывать для нужд воинских. Чтобы несли единороги, мортиры и гаубицы больших калибров. Если я тебе полную мочь дам, скажи, к сентябрю управишься ли?

— Не спать, не есть нам, — отвечал Курносов.

— Не спи, не ешь… Где лес бракованный?

— На складах. Из него можно бомбардирские боты делать. А из «военного» леса — лодки канонирные.

— Озолочу! В бригадиры выведу! Или… расстреляю, ежели не управишься. Без гребной флотилии — смерть нам: если турки в Днепр сунутся, то Херсон голыми руками возьмут…

Суворову он вручил самый ответственный и опасный район боевых действий — оборону Кинбурнского полуострова.

— Стоит на карту глянуть, и дураку ясно, что коса Кинбурна, словно язык длинный, в лиман высунулась, по этому-то языку, — говорил Потемкин, — турки прямо в рот к нам залезут, и там нашей милости они все зубы повыдирают…

Из Очакова доходили слухи: гарнизон усиливается, турки получают хороший рацион, а дезертиров без проволочек вешают, в момент казни давая выстрел из пушки. Больных в Очакове очень мало (значит, и в медицине навели порядок). Запорожцы говорили, что Гусейн-паша, старик осторожный, тайком вывез из Очакова немало драгоценностей и закопал их на острове Березани:

— Взять бы нам Березань да пограбить все в ямах…

Потемкин навестил Кинбурнскую косу, через трубу долго разглядывал Очаков, утопающий в желтой пылище.

— Турки скот гоняют на выпас, — пояснил Суворов.

Через русского консула в Яссах известились, что Булгаков уже заточен в Эди-Куле. Все стало ясно: война…

— Александр Василич, имею я намерение войско Голенищева-Кутузова придвинуть к устью Буга… Что скажешь?

— Михаила Ларионыч хитер: его и де Рибас не обманет!

С этого времени имена Суворова и Голенищева-Кутузова все чаще стали соприкасаться в военной истории государства. Их объединяли Днепр и Буг, впадавшие в один лиман одного моря…

Современник писал: «Представлена в Эрмитаже сочиненная гр. Сегюром трагедия «Кориолан»… площадная молва возвещает нам войну с турками, и для того его светлость (Потемкина) не скоро сюда ожидают».

К возвращению Екатерины гениальный Кваренги закончил создание царственных лоджий Рафаэля, чем и доставил императрице приятное удовольствие. Сильные дожди и туманы задержали двор в столице, а в августе перед Зимним дворцом разразился бунт рабочих-строителей, которых обирали подрядчики.

Екатерина боялась подходить к окнам, чтобы в нее не запустили с площади булыжником. Бунтовали каменщики, занятые облицовкой Фонтанки в гранит. Рабочие требовали на площадь императрицу, а графу Ангальту, который русского языка еще не постиг, они раскровянили лицо. Безбородко сказал, что надо призвать Архарова, генерала от полиции, давно уже славного умением говорить с простонародьем шутками-прибаутками.

— Хороши шуточки, — отвечала Екатерина, — от самого Курска ты со мной вместе наблюдал бедствия народного голода… Что мне Архаров с его юмором? Зови сюда Конную гвардию!

17 мужиков конногвардейцы взяли с площади под белы рученьки и повели туда, куда всех водят в таких случаях. Но, чтобы не усугублять недовольства в народе, Екатерина, человек практичный, арестованных велела тут же отпустить не наказывая, а подрядчиков отдала под суд. Из Европы пришли четыре корабля с овсом, и петербуржцы расхватали овес моментально — это был нехороший признак: избалованные в еде петербуржцы овсу радовались!..

Изестие о войне дошло до столицы только 29 августа, когда на Юге страны уже пролилась первая кровь. Екатерина выслушала, что Булгаков посажен в Эди-Куль, и после обедни, на выходе из церкви, стала плакать. То, что война случится, она знала. Но не могла предположить, что война возникнет столь внезапно. Чувства ее были оскорблены еще и тем, что Турция вероломно начинала войну при общем рукоплескании Европы.

— Как ненавидят нас… все! — сказала она с яростью. — И будь она проклята, эта Европа паршивая: мечутся, словно кошки угорелые… Ну хорошо! — произнесла Екатерина с угрозой. — Дадим вам всем звону…

Безбородко вызвал Сегюра: ополчась противу интриг Пруссии и Англии при дворе султана, он сказал, что укрепление южных рубежей России никак не было признаком близкого нападения.

— Мы не мыслим о разрушении Османской империи, но Тавриду разбойникам не вернем! Государыня полагается на авторитет вашего короля, и, если он, ваш король, прибегнет к посредничеству, дабы немедля вернуть свободу Булгакову, переговоры наши с Портою — мирные! — вполне могут возобновиться…

Екатерина вызвала к себе не Кобенцля, а де Линя:

— Не скрою, я ошарашена… но не войной, а тем, что война явилась слишком скоро. Революция охватывает Фландрию, Брабант и Голландию, в таких условиях сможет ли ваш император и мой друг Иосиф открыть военные действия одновременно с нами?

— Он уже открыл их, послав большой корпус не против Турции, а против возмущенных Австрийских Нидерландов. Я буду прям, — сказал де Линь, — на помощь Вены вы не рассчитывайте.

Для Екатерины это был удар, но она выстояла:

— Как вы полагаете, что Иосиф сейчас предпримет?

Свой ответ де Линь записал: «Он пришлет вам добрые пожелания, а так как пожелания по почте пересылаются удобнее, нежели двигаются армии, то письмо императора будет переполнено ими». Вскоре из Вены поступило распоряжение, чтобы де Линь оставался при русской армии Потемкина — атташе-наблюдателем.

— Езжайте, принц Нассау-Зиген уже воюет…

Екатерина созвала расширенный Совет:

— Чаю, вы все знаете, что турки дерзнули посадить в Семибашенный замок (Эди-Куль) министра нашего. Для изъяснения коварного поведения Порты сообщена вам будет графом Безбородко историческая справка от Коллегии дел иностранных.

Безбородко с большим разумом составил записку, в которой изложил перечень нарушений Кучук-Кайнарджийского мира со стороны турецкой, и заключил свое чтение словами:

— Свет беспристрастный ясно видит, что со стороны российской предшествовали одни лишь искренность и миролюбие…

Екатерина, очень печальная, сказала:

— Сами видите, что достоинству нашего государства нанесено неслыханное оскорбление… Превосходство сил Турции сознается нами. Вмешательство Англии и Пруссии вызвало острое воспаление в голове Абдул-Гамида, но… Можем ли мы быть уверены в дружелюбии Франции? Любезность графа Сегюра политического климата еще не меняет. Со стороны шведской останемся в подозрении. И будем свято уповать исключительно на собственные силы, да не может так быть, чтобы русское воинство не осиялось новою славой!..