Она особенно поразила меня, потому что ее лицо показалось мне знакомым, и в то же время она как будто тоже пыталась вспомнить мое лицо. Это взаимное всматривание длилось несколько минут, и, наверное, я подошла бы к этим женщинам, подталкиваемая инстинктивной жалостью, но вернулась надзирательница и сказала, что действительно маленькая нищая приходила меня искать, однако, поскольку мой муж приказал никого ко мне не пускать, девочку прогнали.

Эта беда, а в моем положении это было настоящей бедой, заставила меня забыть о двух женщинах, которые продолжали наблюдать за мной, и я вернулась в мою убогую камеру, потеряв всякую надежду узнать, что с вами сталось.

Едва я вошла к себе, как через прутья решетки на моем окне увидела, что одна из женщин, та, которая показалась мне знакомой, живо расспрашивает надзирательницу, с которой я только что рассталась. Несмотря на глубокое отчаяние, которое угнетало меня, ее любопытство возбудило мое, но не настолько, чтобы я захотела немедленно его удовлетворить. Кроме того, мои мысли были полны вами, Арман, я думала о нашей столь нежданной встрече, о нашей неслыханной любви, о нашем столь коротком счастье и о горе, которое свалилось на нас так скоро.

Увижу ли я вас, Арман? Рок, который как будто преследует вас, не распространяется ли на всех, кто к вам приближается? Я боюсь его, но он меня не остановит, какой-то тайный голос говорит мне, что я любила вас так, как должна была любить, и что со мной вы были бы счастливы. Слишком самонадеянно, да, Арман? Но я чувствую, что принадлежу вам полностью, хотя всего мгновение была вашей, преследуемая, заключенная как падшая женщина, я до сих пор чувствую, что готова отдать вам всю мою жизнь, свободу, репутацию, я не могу запретить себе думать, что судьбой, которая так стремительно и крепко соединилась с вашей, мне предназначено служить вам сестрой, подругой и опорой.

Слепой старик, к своему счастью, встретил на дороге юную нищенку, и та стала его поводырем, так и я оказалась на вашем пути, чтобы протянуть вам руку. Как жаль, что мы встретились поздно! Простите меня, Арман, простите, что я все время говорю о себе, но вы должны знать, что я стала вашей иначе, чем отдалась бы любому другому, кто захотел бы оказаться на вашем месте. Теперь я могу об этом сказать. Первое слово, с которым вы обратились ко мне, врезалось в мою жизнь, такую спокойную и смиренную, как камень, брошенный в гладкую и прозрачную воду: ваше ничего не значащее слово смутило меня, что-то подсказало моему сердцу: «Берегись!»

Отчего? Я вас не знала. Я встречала многих мужчин, более знатных, более красивых, более известных, чем вы, но ни один не задел того неизменного покоя моего разума и сердца, который я принимала за счастье, только вы смутили меня, по существу даже не говоря со мной, я возмутилась собственному испугу, и вы должны помнить, Арман, с каким чувством я превозносила человека, которого теперь считаю ничтожеством. Я хотела наказать вас за то, что вы заставили меня усомниться в моей власти над самой собой, и когда вы произнесли те роковые слова о госпоже де Карен, не знаю, кто подтолкнул меня потребовать от вас объяснений.

Все было ново для меня, в том числе непреодолимая потребность сделать то, против чего восставал мой рассудок. Я вам написала – вы пришли. Небо или ад довершили дело? Какова бы ни была глубина моего падения, я хочу надеяться, что пала не для того, чтобы погубить вас.

Я рассказываю вам все это, Арман, потому что думала об этом весь тот бесконечный день, потому что, вовлеченная за несколько суток в события, которые могут заполнить целую жизнь, я впервые улучила спокойную минутку, чтобы заглянуть себе в душу и спросить, не была ли я, по сути, и всегда самой безумной и самой грешной из женщин.

Я перелистала минута за минутой, слово за словом эти такие короткие, такие жгучие и такие скоротечные страницы моей жизни, пытаясь понять, какое умопомрачение, какая горячка увлекли меня, но ни на мгновение не пожалела о том, что стала вашей, и почувствовала, что никогда не пожалею.

Если бы ты знал, Арман, ты, который несомненно находится в том состоянии, когда человек сгорает от нетерпения, когда медленное течение дел, которое сковывает тебя, невыносимо, если бы ты знал, как быстро летит время, когда оно оседлает одну мысль! Оно летит с такой скоростью, что, когда настал вечер, я не могла думать ни о чем, а лишь повторяла: “О! Я люблю тебя, Арман! Я люблю! Люблю!”

Ночь пришла, и ночь, конечно, пролетела бы так же, как день, если бы надзирательница, которая внезапно вошла в мою комнату, не вырвала меня из моего сердечного разговора. Она напомнила мне о женщине, которая заинтересовала меня, и, не зная ни как отблагодарить ее за оказанную мне услугу, ни как дать ей возможность получить вознаграждение, которое она не могла просить ни за что, я спросила ее, кто те две сумасшедшие, которые гуляли вместе, тогда как все остальные держались поодиночке, ибо я узнала здесь странную и ужаснувшую меня вещь: оказывается, безумные никогда не общаются между собой, не любят и не поддерживают один другого. Неужели сердце оставляет их вместе с разумом? На мой вопрос надзирательница ответила мне вопросом:

“Так вы не узнали ту, что помоложе? А она вас узнала”.

“Так кто же она?”

“Я скажу вам, – прошептала надзирательница, – хотя нам запрещено открывать имена посторонним ради их семей: это госпожа де Карен”.

Я вскрикнула от изумления.

Госпожа де Карен – ты слышишь, Арман? Та самая женщина, из-за которой ты произнес те роковые слова, которые соединили нас. Госпожа де Карен, я позволила оклеветать ее, зная, что она невинна, чтобы потешить тщеславие человека, имя которого носила, госпожа де Карен – безумная, заключенная вместе с госпожой де Серни – прелюбодейкой! Не могу передать, Арман, что со мной сталось: я узрела кару за мой грех и поняла, что пустые и злые слова, которые мы так легко бросаем на ветер, способны разрушить самые прочные жизни.

Увы! Если бы я не позволила клеветать на госпожу де Карен, вы бы мне не ответили, Арман, я не узнала бы вас и не оказалась бы в той же тюрьме, что она. Эти мысли одолевали меня, пока надзирательница пыталась объяснить мне, что госпожу де Карен преследовала навязчивая идея о том, что господин де Карен хочет убить господина де Воклуа. Ее рассказ ничуть не интересовал меня, я полностью была поглощена своими мыслями, я едва слышала, как она рассказывала мне, что другая женщина была из ваших мест, что ее зовут Генриетта Буре, и она воображает, будто ее долгие годы держали в подвале, где она родила ребенка, и вывели оттуда только для того, чтобы упрятать в сумасшедший дом и отнять у нее дочь. Наступил час отбоя, меня заперли, и я уснула. Впервые за всю мою жизнь я узнала, что физическая усталость может служить лекарством от утомления души, и после всех этих жестоких и беспокойных ночей я проснулась уже днем. Моя первая мысль была о тебе, и я поспешила выйти. Оказалось, у надзирательницы есть для меня новости, – завидя меня, она поспешила ко мне через двор.

“Кто-нибудь спрашивал меня?”

“Маленькая нищенка здесь”, – ответила она.

“Так ее впустили?”