– А что, из Калининграда будет лучше? – спросил Саша веселее.

– Одинаково!

– Тогда могу не говорить слово «талантливый».

– Да… В нём всё дело… Не говори его.

За день и вечер он обзвонил много людей.

– Ещё завтра в театре кого-нибудь позову… – сказал Саша.

– Спасибо тебе! И прости меня! Я чуть не… Хотя какая разница!.. Кот твой как поживает?..

Я видел, что отрываю Сашу от дел, что мешаю ему… Но я запретил себе об этом думать. Мне действительно было не к кому обратиться и некуда податься. Я был весел на грани истерики. А у Саши и без меня было всё сложно, поэтому со мной становилось сложнее ненамного.

В пятницу днём мы с ним обратились к костюмерам театра. Мне нужны были хотя бы элементы морской формы и желательно бескозырка. В Театре армии оказалось так много разной военной формы, что можно было одеть экипаж крейсера. Про солдатскую форму даже не говорю.

На складе мне нашли комплект матросской рабочей повседневной одежды старого образца. Светлой, почти белой. Из плотной, как брезент, ткани. Это было то, что нужно! Мне подобрали мой размер и отдали насовсем. Кто мог подумать, что эта старая, грубая форма станет моим сценическим костюмом на много лет. Бескозырку нашли, какую надо. Старую и драную. Этот вопрос был решён.

Помню, мы проходили по каким-то техническим помещениям, и я случайно, боковым зрением, заметил толстый, светлый канат. Почти белый. Он был свален кучей в углу.

– Саш! Это то, что надо! – остановившись, сказал я.

Мне сразу, в один миг увиделось и представилось, как этот канат лежит на сцене. В конце спектакля утаскивать, уволакивать за собой, как метафору прожитых, запутанных и тяжёлых воспоминаний, лучше всего было такой канат. Да и что-то более типично морское, чем толстенная верёвка, я себе не представлял. Разве что якорь.

– Давай возьмём, – сказал Саша.

– Как? Ни у кого спрашивать не будем?! Это хороший канат!

– А это – Театр армии! – ответил он. – Самый большой в Европе и стране!.. Если кого-нибудь спросить про канат, то тогда они узнают, что он у них есть, и не дадут. Тут такой закон!..

С этим канатом я объеду всю родную страну и множество чужих. А мы взяли его без спроса! Стащили.

Для зрителей в буфете мы выставили сорок стульев, по числу приглашённых. Но больше было не поставить. Канат, когда я его разложил по сцене, стал первой моей личной декорацией.

Всё было готово, но Саша сходил куда-то и притащил ещё два стула.

– Пусть будут, на всякий случай, – сказал он. – Втиснем как-нибудь!

– Красиво получилось! – сказал я.

– Главное – чтобы тебе нравилось.

За час до спектакля мы сидели с Сашей и пили чай. Волнений у меня не было. Я знал, что, если никто не придёт, сыграю для Саши и его буфетчицы. Мне действительно было всё равно. А Саша волновался. Он опасался, что наприглашал слишком много людей.

Мы сидели за столиком у стены, я не видел входной двери, но услышал лёгкие шаги за спиной. Буфетчица, юная барышня, вдруг лучезарно разулыбалась тому, кого я не видел, но чьи шаги слышал.

– Владимир Михайлович! – сказала буфетчица максимально мило. – Добрый вечер!

– Добрый, добрый! – послышался сладкий тягучий голос.

Я оглянулся. В буфет вошёл высокого роста мужчина. Осанка его была идеальна и величественна. На нём был безупречно сшитый и сидящий тёмно-синий блейзер, под ним белела рубашка с жёстким воротом. Из рукавов блейзера на сантиметр выглядывали белоснежные манжеты. На шее вошедшего был вальяжно повязан алый шёлковый шейный платок.

Лысина его благородно поблёскивала, а седые виски были аккуратнейшим образом уложены. Профиль этого человека выглядел царственно. Сколько ему лет, я не понял.

– Вот что, деточка, – продолжил вошедший, – мне, пожалуйста, мой любимый чай с добавками организуй в гримуборную…

Голос и интонации этого человека показались мне знакомыми. А также профиль, осанка и всё остальное.

– Конечно, Владимир Михайлович!.. – сказала буфетчица.

– Здравствуйте, юноши! – сказал мужчина в блейзере, обратившись к нам.

– Здравствуйте, Владимир Михайлович! – поздоровался Саша и встал.

Встал и я.

– Сашенька, а вы что-то тут затеяли сегодня? Что-то любопытное? Просветите меня, пожалуйста!

– Мы проводим сегодня спектакль… Вечером. Для узкого круга. Камерный, так сказать, показ… – сказал Саша любезно, почти церемонно. – Это – самостоятельная работа нашего приятеля… Автора и исполнителя из Калининграда… Очень талантливого…

– Понятно, – сказал пришедший покровительственно. – Это весьма похвально, когда молодёжь проявляет тягу к творчеству… Вечером, вы сказали?.. У меня сегодня тоже спектакль, но я в нём занят только в первом акте в начале, а потом в конце второго… Возможно, загляну к вам… – сказал он и вышел лёгкими для своего возраста и роста шагами.

– Кто это? – спросил я, садясь. – Невероятно знакомое лицо, голос…

– Ты что?! Это же Владимир Зельдин! – ответил Саша, подняв руку вверх, подчёркивая значимость сказанного. – Ты что, не знаешь? Не помнишь?.. «Свинарка и пастух»?.. Великий Зельдин! Он лауреат ещё Сталинской премии. Дольше Владимира Михайловича в этом театре никто не работает…

– Это он?! – не поверил я. – Если бы мой покойный дед узнал, что я его просто видел!.. Он бы решил, что его внук добился больших успехов в жизни… А сколько же ему лет?..

– Ой… Не помню… – ответил Саша. – Года три назад отмечали его пятидесятилетие работы в Театре армии… А ему?.. Девяносто… Сто… Не помню… Надо посмотреть в буклете театра.

– Ничего себе! А как выглядит! – восхитился я.

– О! Это да! – сказал Саша. – Никого из его партнёров и партнёрш уже нет… Живая легенда!.. Я бы на месте руководства страны и учёных присмотрел за ним… У него есть какой-то секрет… Что-то он принимает.

Ровно в семь начать мы не смогли.

На большой сцене театра в тот вечер был назначен спектакль. Нужно было дождаться, пока начнётся он и зрители уйдут в зал. Когда я увидел сотни людей, затекающих в фойе с лестниц, от гардеробов, оторопел, не сразу сообразив, что они пришли не ко мне.

– Нужно успеть закончить до конца первого акта, – сказал Саша, – а то люди из большого зала пойдут на антракт и всё… Придётся прерваться.

– Сколько идёт первый акт? – спросил я.

– Час тридцать, – ответил Саша. – Но они обычно разыгрываются, так что час сорок, думаю, есть.

– Успею, – сказал я твёрдо.

Пришедшие по билетам на спектакль Театра армии, то есть настоящие зрители, постепенно заходили в большой зал. После третьего звонка огромные, торжественные пространства фойе, лестниц и галерей опустели и затихли. В Сашином буфете осталось десятка полтора людей, которые совсем не были похожи на тех, кто мог по собственной воле купить билет в самый большой театр страны. Если быть точным, на мой спектакль пришли семнадцать человек.