был

Не Клерк, а Бегемот.

Сказал он: «Звать его на чай —

Немаленький расход».

Ему казалось — Кенгуру

Играет в домино,

Он присмотрелся — то была

Японка в кимоно.

«Идите спать, — он ей сказал, —

Становится темно».

Ему казалось — Альбатрос

Вокруг свечи летал.

Он присмотрелся — над свечой

Кружился Интеграл.

«Ну что ж, — сказал он и вздохнул, —

Я этого и ждал».

Ему казалось — перед ним

Четверка Лошадей.

Он присмотрелся — это был

Зеленый Сельдерей.

«Вот так, — сказал он, — и всегда

Бывает у людей».

Ему казалось, что в углу

Лежит Пучок Травы.

Он присмотрелся — это был

Медведь без головы.

Сказал он: «Бедный, бедный зверь!

Он ждет еды. Увы!»

Ему казалось — папский Сан

Себе присвоил Спор.

Он присмотрелся — это был

Обычный Сыр Рокфор.

И он сказал: «Страшней беды

Не знал я до сих пор».

Перевод Д. Орловской

Theodore Watts-Dunton (1832–1914)

The Three Fausts

The Music of Hell

I had a dream of wizard harps of hell

Beating through starry worlds a pulse of pain

That held them shuddering in a fiery spell,

Yea, spite of all their songs — a fell refrain

Which, leaping from some red orchestral sun,

Through constellations and through eyeless space

Sought some pure core of bale, and finding one

(An orb whose shadows flickering on her face

Seemed tragic shadows from some comic mime

Incarnate visions mouthing hopes and fears

That Fate was playing to the Fiend of Time),

Died in a laugh ‘mid oceanic tears:

“Berlioz”, I said, “thy strong hand makes me weep,

That God did ever wake a world from sleep”.

The Music of Earth

I had a dream of golden harps of earth:

And when they shook the web of human life,

The warp of sorrow and the weft of mirth,

Divinely trembling in a blissful strife,

Seemed answering in a dream that master-song

Which built the world and lit the holy skies.

Oh, then my listening soul waxed great and strong

Till my flesh trembled at her high replies!

But when the web seemed answering lower strings

Which hymn the temple at the god’s expense,

And bid the soul fly low on fleshly wings

To gather dews — rich honey-dews of sense,

“Gounod”, I said, “l love that siren-breath,

Though with it chimes the throbbing heart of Death”.

The Music of Heaven

I had a dream of azure harps of heaven

Beating through starry worlds a pulse of joy,

Quickening the light with Love’s electric leaven,

Quelling Death’s hand, uplifted to destroy,

Building the rainbow there with tears of man

High over hell, bright over Night’s abysses,

The arc of sorrow in a smiling span

Of tears of many a lover’s dying kisses,

And tears of many a Gretchen’s towering sorrow,

And many a soul fainting for dearth of kin,

And many a soul that hath but night for morrow,

And many a soul that hath no day but sin;

“Schumann”, I said, “thine is a wondrous story

Of tears so bright they dim the seraphs’ glory”.

Теодор Уоттс-Дантон (1832–1914)

Три Фауста

Берлиоз

Мне грезились арфы волшебные ада,

И в хоре созвездий, звучавшем

Исполнен напев их был трепетав

Ему, замирая, внимала плеяда.

Отторгнут от солнца и светлых

В безбрежном пространстве ту

Он несся к далекой и скорбной

Где, словно в игре прихотливой лица,

Сменяются тени и свет без конца.

В себе воплощают явления эти

Печали и радость. К земле долетев,

В рыданьях и смехе там замер напев —

Могучий, как в бурю — напев океана.

И думал я: — Слыша тебя, Берлиоз,

Печалюсь о том я, что мир из тумана

Создатель наш вызвал для муки и слез.

Гуно

Мне грезились арфы земли золотые,

Когда вдохновенной своею струной

Оне задевали ткань жизни земной, —

Утóк и основа, чудесно свитые,

Звучали ответом на песни святые,

Чьей силою создан был некогда мир

И сонмом созвездий усеян эфир.

В тот миг я душою парил вдохновенно,

И плоть, замерев, трепетала блаженно.

Когда же звучала иная струна,

Земным вожделеньем и страстью полна,

И дух мой, не слыша напевов небесных,

Спускался над бездной на крыльях телесных,

— Гуно, — говорил я, — вот — песня сирен,

Но гибель нашедший в той песне — блажен.

Шуман

Мне грезились арфы волшебные рая,

И в хоре созвездий, звеневшем вокруг,

Был трепетом радости полон их звук, —

Любовью как светом, весь мир озаряя,

Безжалостной смерти порывы смиряя.

И радуги арку, как мост в вышине,

Над бездною ада воздвигли оне:

Из слез умиравших, чье сердце разбито.

Из слез, что лила не одна Маргарита,

Но множество душ, погруженных во мглу,

И множество душ, обрекаемых злу,

И множество душ побежденных борьбою.

О, Шуман, — я молвил, — воспеты тобою

Те слезы людские, чей отблеск затмил

Сиянье лазурных архангельских крыл.

Перевод О. Чюминой

William Morris (1834–1896)

The Haystack in the Floods

Had she come all the way for this,

To part at last without