о том самом мальчишке, который не спеша уплетал халву, совсем не заботясь о том, что говорили взрослые.

— Дети растут так быстро, — сокрушался иман, и в его голосе переливались ручьи притворства. — Ваш сын прекрасен ликом и статен телом, он может стать искусным ловцом женских сердец. Впрочем, я уверен, что он убережет свою честь от соблазнов и не станет рвать первую попавшуюся розу.

Кучеяры засмеялись, а молодой кучеяр сыто рыгнул и, откинувшись на подушки, вытянул ноги. Своим мнением о сорванных розах он делиться не собирался и откровенно скучал, уныло разглядывая набухшие плодами ветки шиповника.

— Если бы вы чаще приезжали ко мне во дворец, дорогой Тигр, взросление Сейфуллаха показалось бы вам рассветом, который, как я думал, уже никогда не наступит, — улыбнулся толстый кучеяр.

Услышав имя мальчишки, Арлинг насторожился, потому что оно показалось ему знакомым. Неужели это был тот самый Сейфуллах, который родился на свет в год, когда Регарди впервые попал в Балидет? Минувшее время было богато на яркие события, однако день, когда караван Рафики Аджухама праздновал рождение сына капитана, запомнился ему навсегда. Может, потому что тогда состоялось его первое знакомство с журависом, а возможно, оттого, что он стал рубежом, за которым началась его новая жизнь. Если молодому купцу сейчас было около шестнадцати, то года действительно пролетели незаметно.

— Правитель подобен пламени, — тем временем загадочно ответил иман. — Чем ближе к нему, тем больше опасность сгореть. С другой стороны, чем дальше от него, тем меньше милостей и благ. Очень трудно найти золотую середину, наместник.

Значит, толстяк был Рафикой Аджухамом, заключил Арлинг, предположив, что второй кучеяр приходился ему родственником. Несмотря на разницу в телосложении, между мужчинами улавливалось сходство. Регарди уже собирался выйти к гостям, когда следующие слова городского главы заставили его опуститься на землю и заняться завязками сандалий, которые понадобилось срочно поправить.

— Вы хитрый человек, иман, — усмехнулся купец, — но давайте вернемся к калекам. Злободневный вопрос! В последнее время эти уроды, особенно бездомные, становятся серьезной помехой благополучию горожан.

— Калеки — это дети Семерицы, не забывай, брат, — вмешался другой кучеяр, подтвердив догадку Арлинга о его родстве с наместником. — Прикосновение к ним является лучшей молитвой великой богине.

— Суеверия, — отмахнулся Рафика. — Я недавно разговаривал с новым верховным жрецом Семерицы. Он тоже недоволен тем, что калеки днем и ночью сидят у храма. А в праздники их скапливается столько, что в святилище невозможно попасть. Однако сажать их только за бродяжничество слишком накладно для городской казны. У нас и так переполнены тюрьмы.

— Проблему можно решить проще, — вмешался в разговор иман. — При всем уважении к нашим традициям, замечу, что мы изначально допустили ошибку, сделав для калек исключение. Мы их терпим, а они пользуются плодами нашего терпения, существуя на милостыню и подачки.

— Вы предлагаете платить им деньги? — усмехнулся тощий кучеяр.

— Я бы выразился иначе, достопочтимый Сокран, — ответил учитель, подсказав Арлингу имя второго гостя. — Я предлагаю дать им работу. Если они будут трудиться так же как все, то перестанут быть обузой и станут полезны городу. Суеверия надо искоренять, потому что увечных сегодня действительно много. Люди неосторожны, а боги суровы. К тому же калеки ущербны не столько телом, сколько духом. Если они будут чувствовать себя нужными, а их труд будет полезным, они перестанут быть камнем, тянущим ко дну.

— При всем уважении к вам, иман, вы говорите ерунду! — возмутился Сокран — Что может делать калека? Только милостыню просить!

— При всем уважении к вам, мой мудрый гость, вы ошибаетесь, — парировал учитель тем же спокойно-добродушным тоном. — Возможностей больше, чем песка в пустыне.

— Например? — заинтересованно спросил Рафика, умело потушив начавшийся спор.

— Нужно научиться воспринимать их, как здоровых работников, — иман поднял палец в своем излюбленном жесте. — Любую работу можно разделить на чистую и грязную, легкую и трудную, для двух рук и одной, для сидячего положения и стоячего. И поручать ее калекам в соответствие с конкретным увечьем. Например, безногих можно приучить к плетению корзин, безруких поставить давить вино, слепых… — Тут иман запнулся, а Арлинг почувствовал, что у него пересохло во рту от напряжения. Ему было очень важно услышать, что учитель собирался сказать о слепых, но в разговор снова вмешался Сокран.

— Кстати, о слепых. Мой добрый друг Шамир-Яфф из Школы Карпов рассказывал, что вы обучаете одного слепого драгана из Согдарии. Он до сих пор у вас?

— Да, есть у меня такой ученик, — произнес иман, и сердце Арлинга упало. Почему-то он ожидал не такого равнодушного тона. — Старательный, но звезд с неба не хватает. Предвижу ваш вопрос, зачем мне это нужно. Видите ли, господа, я — экспериментатор. В моем питомнике есть белые крокодилы, которые научились есть с рук. Слепой драган — из той же области.

— Смею предположить, эксперимент был удачным? — поинтересовался Рафика.

— Не совсем. Я ожидал большего, но после всего времени, что я потратил, драган научился носить воду для кухни и сносно танцевать. Впрочем, эксперимент еще не закончен. Люблю доводить дело до конца. Как говориться, когда пишешь письмо, пиши его так, чтобы было не стыдно повесить на стену. Позже я собираюсь отправить его служить в храм Семерицы. Там ему самое место. Вынужден признать, что работать с людьми труднее, чем с животными.

— Было бы любопытно на него взглянуть, — лениво протянул Сокран, отщипывая кусочек апельсинового шербета.

— Я предвидел ваше любопытство и уже позвал его, — почтительно склонил голову иман. — Но уверяю, ничего интересного в нем нет. Эй, Джайп! — окликнул он повара. — Посмотри, куда запропастился Марак. Он должен был привести Арлинга. Передай, что я оторву голову им обоим, если они заставят ждать моих гостей еще минуту.

Джайп нехотя развернулся и направился к дорожке, ведущей из сада. Ему не нужно было искать их, потому что Регарди находился за первым же поворотом, стараясь справиться с завязками сандалий, которые внезапно покрылись многочисленными узлами. Легче было разрубить проклятые веревки пополам, либо разуться, что он, в конце концов, и сделал. Ногам сразу стало легче, в отличие от души, которая сморщилась, став похожей на старое яблоко. И хотя он понимал, что иман лишь повторил придуманную им самим легенду, которая должна была отвлечь внимание любопытных, Регарди не мог справиться с приступом отчаяния. Одно дело — знать, что про тебя болтают в городе или младшие ученики, совсем другое — слушать это из уст учителя.

Выдержав секунду, Регарди шагнул навстречу Джайпу и, протиснувшись мимо мрачного кучеяра, предстал перед гостями.

— Мир вам, — приветствие получилось сухим, как корка хлеба, оставленная под солнцем. Иман нахмурился, недовольный задержкой. А может, он уже