Садом и совсем забыла, что Адам и Ева тоже едины. Перспектива поражения грузом легла на ее плечи. Лилит качнулась вперед в последней безрассудной попытке удержать Адама; вокруг них тревожно шелестел Сад, смятенный ее испугом и терзаемый страданием человека. Ее призрачное тело колыхалось между Адамом и лощиной, словно пытаясь преградить ему путь, но он прошел сквозь Лилит, как сквозь туман, и, шатаясь, слепо направился вниз по склону, к Еве, стоящей под Древом с плодом в руке. Евино лицо уже исказилось от ужасного осознания.

С высоты Лилит увидела то, чего не успел заметить Адам. Она зашлась безумным смехом и выкрикнула:

— Ты посмотри на нее, Адам! Ты только посмотри!

Адам заморгал и пригляделся.

Ева стояла под Древом нагая. Ослепительная красота, облекавшая ее, подобно одежде, исчезла вместе с утерянной божественной непорочностью, и Ева была уже не той безгрешной богиней, что проснулась этим утром на Адамовом плече. Она вздрагивала, худая, жалкая и смущенная — пародия на безупречную красавицу, час назад спустившуюся с холма вместе со змеем. Она этого еще не осознавала.

Ева взглянула на топчущегося рядом Адама и неуверенно улыбнулась.

— Наконец-то, — произнесла она огрубевшим голосом. — Мне вдруг все показалось таким… таким непривычным. Держи, — она протянула ему яблоко, — оно вкусное. Вкуснее, чем ты мне приносил. Попробуй.

Лилит вглядывалась в нее с вершины холма, и ужас на мгновение вытеснил нарастающую тревогу из-за божественного промедления. Неужели знание так уродливо? Почему оно изгнало красоту Евы, словно некую болезнь? Совершенное знание должно было разом увеличить силу и притягательность Евы — еще до того, как Господь успел бы ее поразить…

Неожиданно Лилит все поняла. Совершенное знание! Но ведь Ева только надкусила плод, поэтому и получила лишь искаженную полуправду. Она утеряла красоту невинности, но еще не достигла великолепия высшей истины. Значит, поэтому Бог медлит? Поскольку ее знание несовершенно, она, возможно, вовсе не угрожает его могуществу в раю. И тем не менее она его ослушалась, она больше не может претендовать на доверие Господа… Тогда чего же Он ждет? Почему Он не убил ее еще тогда, когда она подносила яблоко ко рту?

Паника охватила Лилит и комом встала в горле — неужели Всевышний потешается над ней? Не она ли сама молила об этой отсрочке и теперь Он упивается ее провалом?

— Попробуй яблоко, — повторила Ева, подавая плод.

— Адам! — отчаянно закричала Лилит с края низины. — Адам, взгляни на меня! Ты вначале любил меня — или забыл? Посмотри же на меня!

Адам обернулся. Ветер, скрывавший Лилит в облаке ее волос, улегся. Сияющая, стояла она наверху, и тьма рекой омывала белые плечи. Лилит блистала такой красотой, какая больше никогда не снизойдет ни на одну смертную женщину.

— Я была первой! — крикнула Лилит. — Ты любил меня еще до нее — возвращайся же ко мне, пока Господь не поразил вас обоих! Вернись, Адам!

Он беспомощно внимал ей, затем обернулся к трясущемуся рядом существу, в чьих глазах сквозило непонятное и страшное знание. Он так же долго глядел на Еву, а потом протянул руку за яблоком.

— Адам, нет! — завизжала Лилит. — Посмотри, что сделало знание с Евой! Ты будешь таким же голым и жалким, как она! Не ешь его, Адам! Ты сам не ведаешь, что творишь!

Подняв плод на ладони, Адам посмотрел на Лилит. Его окружало трепетное радостное сияние; ослепительный и совершенный Бог обращался к ней из-под Древа.

— Да, я знаю, — ответил он таким чистым голосом, какого она еще ни разу не слышала из его уст.

— Господь убьет тебя! — застонала Лилит и возвела очи горе в ожидании грома небесного, уже готового обрушиться на Эдем.

— Знаю, — повторил Адам и, помолчав, добавил: — Ты не понимаешь, Лилит. Ева одной со мной плоти — ближе, чем Эдем, и ближе, чем ты. Помнишь, что сказал Господь? «Оставь всех прочих…»

— Ева! — безнадежно воскликнула Лилит. — Не давай ему! Ты же обречена, так неужели теперь потянешь и его за собой?

Ева взглянула вверх — ее голубые глаза потемнели от осознания. Она захихикала, и последние крупицы ее красоты сразу растаяли.

— Оставить его тебе? — спросила она. — О нет! Мы с ним одной плоти — у нас один удел. Ешь, Адам!

Он послушно поднес яблоко к губам, и его зубы вонзились в румяную кожицу и белую мякоть. Сад потрясенно затих; все вокруг безмолвствовало, пока Адам грыз сочный плод. Затем он обернулся и не выдержал взгляда Лилит: его пробужденный разум озарился осознанием себя как самостоятельной и свободной сущности. Сияющий ореол поблек, затрепетал и стек по ногам. Адам был гол. Странное стеснение, свойственное человеку, дрожью пронзило это некогда великолепное тело — Адам утратил величие, перестал быть Адамом.

Лилит позабыла, что ждала вмешательства Господа. У нее так зашлось сердце, что на мгновение ей не стало дела ни до Бога, ни до Эдема, ни до грядущего. Перед ней стоял уже не Адам — и он больше никогда не будет Адамом.

— Послушай, — боязливо зашептала Ева человеку, — как тихо вокруг! Музыки не слышно. Серафимы больше не поют у престола.

Лилит равнодушно взглянула ввысь. Значит, Бог все же придет…

А над Эдемом по-прежнему разносился звучный хор мелодичных безмятежных голосов. Адам наклонил поблекшую голову и прислушался.

— Да, верно, — ответил он. — Они молчат.

Лилит его не слышала. Она поняла, что за ужасная хворь то нарастает, то отступает в ней — ненависть. Ненависть к Адаму и Еве и к тому, как они с ней поступили; ненависть к этим нагим убожествам: бывшему восхитительному полубогу — ее возлюбленному — и к существу в ее бывшем облике, принятом Лилит ради него. Конечно, они могут овладеть знанием до конца и снова стать совершенными, но такое совершенство навсегда отдалит их от Лилит. Они все теперь — одна плоть, и даже Бог тут бессилен.

Лилит взглянула на них и еще сильнее возненавидела обоих. Ева самим своим существованием оскорбляла безупречное совершенство, по-прежнему присущее Лилит, а Адам… Адам трясся, стоя под Древом, и в его глазах застыло искаженное, неполноценное знание…

Рыдание комом поднялось к горлу Лилит. Прежде Адам был совершенством, и об этом невозможно забыть. Она все еще любила воспоминание о том, кто теперь, обернувшись полным ничтожеством, дрожит у подножия Древа. Пока он жив, поняла Лилит, ей не быть свободной: ее вечно будет терзать слабость плоти, роднящей ее с Адамом. Мысль о вечной тоске по тому, кого больше нет, была нестерпимой. Лилит запрокинула голову и вгляделась в небеса; сквозь сияние, нисходящее на Эдем,