Девочке такая приемная мать не нужна! Ведь она у тебя грязью зарастет с головой!

Бао-юй в это время стучал палкой по порогу и кричал:

– Эти старухи на редкость бессердечны! Не умеют заботиться о девочках, а только обижают их. О всемогущее Небо, как быть?

– Как быть? – воскликнула Цин-вэнь. – Выгнать их всех, здесь такие не нужны!..

Женщина не знала, куда деваться от стыда, и не произносила ни слова. Был слышен только плач Фан-гуань. Девочка была одета в розовую кофту и зеленые штаны; черные как смоль волосы ее, собранные в пучок на затылке, вздрагивали от каждого всхлипывания. Плакала она, как настоящая плакальщица на похоронах.

– Барышня Ин-ин превратилась в истерзанную Хун-нян, – улыбнулась Шэ-юэ, глядя на Фан-гуань. – Нужно сейчас же переодеть ее и попудрить, иначе на кого она похожа?

Цин-вэнь наклонила голову Фан-гуань, вымыла ее, вытерла насухо полотенцем, сложила волосы узелком, а затем велела ей одеться и прийти к ней.

Вскоре явилась женщина из кухни и сообщила:

– Ужин готов! Прикажете подавать?

Девочка-служанка побежала спросить Си-жэнь.

– За этой ссорой даже не заметили, как время пролетело, – виновато улыбаясь, произнесла Си-жэнь. – Сколько раз били часы?

– Видимо, они испортились. Придется снова нести чинить! – сказала Цин-вэнь. Она взглянула на часы и добавила: – Пожалуй, можно немного подождать.

Девочка скрылась.

– Откровенно говоря, Фан-гуань за баловство следовало бы побить не раз, а два раза, – сказала между тем Шэ-юэ. – Вот вчера она начала забавляться с серьгами и сломала их.

Тем временем служанки накрыли на стол, и тотчас же женщина принесла короб с ужином. Цин-вэнь и Шэ-юэ заглянули в короб и увидели в нем четыре блюда с холодными яствами.

– Бао-юй уже поправился, а ему еще не дают жидкой горячей пищи! – воскликнула Цин-вэнь. – До каких же пор будут подавать эту рисовую кашу да маринованные овощи!

Расставив закуски, она вновь заглянула в короб, и там оказалась небольшая чашка супа из ростков бамбука с ветчиной. Цин-вэнь торопливо вынула чашку и поставила перед Бао-юем.

Бао-юй взял суп, отпил несколько глотков и воскликнул:

– Замечательный суп!

– Сколько же дней вы не видели мясной пищи? – засмеялись служанки. – Неужели так проголодались?

Бао-юй снова поднес чашку ко рту и стал дуть. Но заметив, что Фан-гуань стоит рядом, он протянул ей чашку.

– Учись прислуживать, нечего целыми днями баловаться да спать. Остуди мне суп, только смотри не напусти туда слюны.

Фан-гуань приняла чашку и стала дуть. Все обошлось благополучно. Приемная мать девочки, тоже подававшая ужин и сейчас стоявшая за дверьми, при первых же словах Бао-юя вбежала в комнату и, почтительно улыбаясь, промолвила:

– Она ведь неопытная, господин, того и гляди разобьет чашку. Дайте я для вас остужу!

Она протянула руки, чтобы взять у Фан-гуань чашку.

– Вон отсюда! – закричала на нее Цин-вэнь. – Пусть разобьет, но остудить суп тебе все равно никто не позволит. Зачем тебя сюда принесло? Или тебе делать нечего? – Затем она обрушилась на девочек-служанок. – Вы что, ослепли?! Если она не знает, как нужно себя вести, расскажите ей!

– Мы говорили ей, чтобы она уходила! Она слышать ничего не хотела, а нам попадает, – оправдывались служанки и набросились на старуху. – Ну что, теперь поверила? Ведь мы предупреждали, что тебе не разрешается за версту приближаться к тем местам, куда мы ходим! Зачем ты пришла, куда не дозволено? Да еще дала волю рукам и распустила язык!

Они подхватили старуху и вытолкали ее за дверь. Служанки, стоявшие у крыльца в ожидании короба с посудой, встретили ее градом насмешек:

– Ну как, тетушка? Неужто вы забыли посмотреться в зеркало, прежде чем входить туда?

Пристыженная женщина была возмущена до глубины души, но приходилось терпеть и скрывать обиду.

Между тем Фан-гуань все еще дула на суп.

– Хватит! – остановил ее, наконец, Бао-юй. – Ну-ка, попробуй, остыл ли он!

Фан-гуань решила, что это сказано в шутку, и, растерянно улыбаясь, оглянулась на Си-жэнь и других служанок.

– Пробуй, пробуй! – ободряюще проговорила Си-жэнь.

– Вот гляди, как я попробую, – предложила Цин-вэнь, взяла у нее чашку и отпила глоток.

Тогда Фан-гуань осмелилась, тоже отпила глоток и сказала:

– Теперь, пожалуй, хорошо!

Она вернула чашку Бао-юю, тот выпил половину супа, съел несколько ломтиков бамбука, запил все полчашкой рисового отвара, и ужин на этом окончился. Девочки-служанки подали ему полоскательную чашку и таз для умывания, и лишь после этого Си-жэнь сама ушла ужинать. Фан-гуань хотела последовать за ней, но Бао-юй бросил на девочку выразительный взгляд. Фан-гуань отличалась умом, к тому же, будучи несколько лет актрисой, она научилась понимать человеческие желания по выражению лица. Поймав взгляд Бао-юя, она сразу притворилась, будто у нее болит живот, и заявила, что ужинать не будет.

– Если не хочешь кушать, посиди здесь, – сказала ей Си-жэнь. – Мы тебе оставим немного рисового отвара, когда проголодаешься, можешь его съесть.

Оставшись наедине с Фан-гуань, Бао-юй рассказал ей о своей недавней встрече с Оу-гуань, о том, как ему пришлось лгать, чтобы выручить девочку, и как она отослала его к Фан-гуань, и наконец спросил:

– Кому же она приносила жертву?

Фан-гуань, выслушав его рассказ, сделалась грустной, глаза ее покраснели, и она со вздохом промолвила:

– Откровенно говоря, Оу-гуань глупит.

– Почему? – удивился Бао-юй.

– Она приносила жертву душе умершей Яо-гуань.

– Если они дружили, то Оу-гуань так и должна была поступить, – заявил Бао-юй.

– Какое там дружили! – воскликнула Фан-гуань. – Просто глупостями занимались! Оу-гуань всегда исполняла роли молодых героев, а Яо-гуань играла молодых героинь. Когда-то им пришлось играть безумно любящих супругов, и с того самого момента они словно одурели и стали вести себя в жизни как на сцене. И потом они на самом деле влюбились друг в друга. Как плакала Оу-гуань, когда Яо-гуань умерла! Она и доныне не забыла ее и каждый раз в установленное время приносит ей жертвы, сжигая бумажные деньги. После смерти Яо-гуань она стала играть в паре с Жуй-гуань, но и по отношению к ней вела себя так же, как прежде по отношению к Яо-гуань. Мы допытывались у нее: «Почему ты, обретя новую подругу, позабыла о старой?» – «Я ее не забыла, – отвечала Оу-гуань. – Если у мужчины умирает жена, он может жениться во второй раз, но не должен забывать об умершей – в этом заключается любовь». Ну скажите, не глупа ли она?

Слова Фан-гуань запали глубоко в душу Бао-юя, ибо они в точности соответствовали его взглядам на жизнь. Он этому радовался, но вместе с тем был несколько удивлен и опечален.

– Если все это так, то я хочу просить тебя, чтобы ты передала Оу-гуань, – сказал он, – пусть