Опять всколыхнулись, поднялись густые тучи пыли и затмили радостное солнце. И в этих облаках пыли, как в облаках славы, скакал к Дорогомиловской заставе Москвы Наполеон.

Уже более получаса Наполеон с повеселевшей, оживленной свитой ожидал у Дорогомиловской заставы депутацию с ключами от Москвы. Он, удовлетворенный и счастливый, ходил не спеша по улице и предвкушал: вот сейчас появятся, как бывало не раз, смущенные, заискивающие вельможи в орденах и лентах. Будут молить о пощаде и снисхождении. Подадут на бархатной подушке городские ключи. Интересно, какие-то они в Москве? Должно быть, особенные.

Французы удивлялись: такой великолепный город – и без стен!

Гвардия чистилась, надевала парадные мундиры, готовясь церемониальным маршем вступить в Москву.

– Смотри, как наш Жак накручивает усы!

– Хочет понравиться москвичкам.

– Ах, я вчера плохо побрился!

– Не беспокойся – у тебя седина не только на щеках. Московские красотки всюду найдут!

– Седина в бороду, бес в ребро.

– И что это не видно жителей?

– Испугались!

– Боятся нас!

– А может быть, все ушли? – высказал кто-то смелое предположение.

Гвардейцы подняли товарища на смех:

– Смотрите, что выдумал Жером: москвичи бросили город и ушли!

– Оставили тебе все богатство, все дворцы. Ой, уморил! – хохотала старая гвардия.

Сконфуженный скептик не сдавался:

– Ни одного дымка над домами. Это плохой знак!

– Поздно ты спохватился смотреть за дымом! Москвичи давно сготовили для нас обед!

Наполеон стоял на левой стороне дороги, ждал депутацию: «Если она не успела к Поклонной горе, то должна же явиться сюда».

Он уже заранее все приготовил: назначил губернатором Москвы маршала Мортье (какая честь для гвардии!), комендантом – генерала Дюронеля, интендантом, правителем Московской губернии, – бывшего консула в России Лессепса, составил прокламацию жителям – а жителей что-то не видно.

– Поезжайте, поторопите! Эти скифы, вероятно, не знают, как проходят подобные церемонии. Почему так медлят? Могли бы одеться заранее. Со страху растеряли штаны! А может, спешно делают ключи, если у них нет городских стен и ворот. Могли бы взять хотя бы от Кремля. Какое это имеет значение?

Наполеон послал польских улан. Задержка вызвала разные толки.

Первыми зашептались шассеры, ближе всех стоявшие к Наполеону:

– Что за дьявольщина?

Солдаты, которые недавно высмеивали товарищей, предполагавших, что Москва пуста, теперь только пожимали плечами.

– Таким образом больших городов не покидают. Эти канальи попрятались, как кролики. Мы их разыщем! Они еще будут стоять перед нами на коленях! – обнадеживал «ворчунов» капитан первой роты Лефрансэ.

И все-таки гвардия первая услыхала недобрые вести:

– Москва пуста.

– Все уехали.

– Пусть их дворяне уехали – не жалко. Лишь бы оставили нам свои запасы и погреба.

– И горничных, – шутили гвардейцы.

К Наполеону вернулись посланные польские офицеры. Они доложили:

– Ни русского губернатора, ни коменданта в Москве нет: уехали.

Наполеон покраснел.

– Не может быть! Надо удостовериться. Поляки – трусы: они боятся отъехать в сторону на два лье. Дарю! – сердито окликнул император. – Поезжайте и приведите мне… – он щелкал пальцами, – опять забыл, как в России называется высший класс… Приведите мне этих… бояр! – вспомнил он наконец.

Дарю уехал.

Император помрачнел. От недавнего восторженного настроения не осталось и следа. Недобрые предчувствия охватили свиту. Генералы молчали, уже не восхищаясь Москвой.

Наполеон стал быстро ходить по пыльной улице. Он заметно волновался: то снимал, то надевал перчатку, мял носовой платок, машинально вытирал им вспотевшую короткую шею, потом пытался засунуть платок в карманчик мундира, где лежала табакерка.

Ему вспоминались пышные, торжественные встречи в Милане, Вене, Берлине. Как тогда он был весел и как теперь зол!

– Идут! Идут! – зашептали сзади.

Наполеон остановился и глянул.

Дарю возвращался действительно не один. Перед взводом конных гренадер шло около десятка каких-то горожан. Уже издали было видно, что это не депутаты, не магистрат. По скромной одежде это были в лучшем случае мелкие чиновники. Среди них выделялся костюмом небольшой толстенький человек. На нем был темно-коричневый суконный фрак с необычайно узким воротником и круглыми металлическими пуговицами, какой был модным в Париже лет десять тому назад, и широкие сапоги a la Суворов с отворотами из желтой кожи. Они подошли к Наполеону и, сняв почтительно шляпы, стали перед ним.

– Кто вы? – неласково спросил Наполеон у толстяка.

– Француз, поселившийся в Москве.

– Стало быть, мой подданный. Вы что, негоциант?

– У меня был книжный магазин.

– Где Сенат?

– Уехал.

– Где губернатор?

– Уехал.

– Где народ? – топнул ногой император.

– Уехал.

– Кто же в Москве?

– Никого.

– Вы лжете!

– Клянусь честью, ваше величество!

– Молчите о чести! Болван!.. Коня! – крикнул, оборачиваясь к свите, Наполеон.

Рустан быстро подвел коня. Наполеон сам вскочил в седло.

Он помчался в этот загадочный, молчаливый, не покоренный, не сдавшийся город.

Первую ночь в Москве Наполеон провел в каком-то кабаке у заставы, поместив по всем переулкам Дорогомиловской слободы патрули и пушки.

Наполеон не хотел разбивать свои палатки. Он рассчитывал завтра ночевать в роскошных кремлевских покоях, где жили русские цари. Император лег в кровать, поставленную среди большой залы. Стены залы были в зеркалах, и вся она пропахла запахом водки и кухни.

Но спать Наполеону не пришлось: к императору примчался адъютант Мюрата с известием, что в Москве в нескольких местах возникли пожары.