— Да, вижу! — рассмеялся Бехчек. — Ладно, распоряжусь. Но белорыбицы-то копченой отведаешь? Знатная рыбка ныне удалась!

— Рыбки отведаю, — согласился ведун, усаживаясь на блестящую, словно отполированную, лавку. — А крепость, я смотрю, надежная у тебя, бей. Рука опытная чувствуется. Неужели тут есть от кою отбиваться?

— Селькупы баловали, известное дело. — Бехчек снял масляную лампу с полки в углу и переставил на стол. — Городище сие мой отец по повелению еще деда нынешнего хана поставил, дабы путь торговый от племен разбойных прикрыть. Зыряне с радостью руку его приняли, дань платить обязались, ратников кормить. В крепость по первому зову съехались.

— Отчего же не съехаться, если тут за свои дома и детей не страшно? — пожал плечами Середин. — А ты, стало быть, уважаемый Бехчек, от отца наместничество принял?

— От хана Ильтишу принял, — покачал головой бей. — В сече с князем Святославом у порогов Итильских спину мне покалечили. Вот хан и порешил: дескать, в поход ратный я более не ходок, а мудрость воинскую имею. Посему и путь мне в отчее городище — рубежи северные стеречь, да путь торговый…

Появились две молодухи в платках, юбках и в коротких безрукавках поверх рубах, принялись быстро выставлять на чистую скатерть керамические и оловянные плошки, с горкой наполненные грибами, капустой квашеной с клюквой и морковью, с брюквой и просто рубленой свежей с чесноком. Принесли они и серебряное блюдо со сложенными горкой кусками мяса, и горячие глиняные шарики, в которых обнаружилась запеченная утятина, и продолговатое блюдо с пахнущей дымком рыбой. Поставили возле хозяина высокий кувшин, в котором колыхалась белая пышная пена.

— Подкрепись с дороги, гость дорогой, — кивнул бей. — Меду покамест не налью. С хмелем он — задурманит, поесть не успеешь. Я ведь сам немало верст исходил, знаю, каково опосля дальнего перехода в теплый дом войти. Ночь станешь спать, и день, и еще ночь. Я тебе, гость дорогой, велю пирогов и квасу возле лавки поставить. Как проснешься — перекусишь, и вставать не надобно. А как, кстати, звать-то тебя, мил человек? Откуда идешь, куда путь держишь?

— Олегом мать нарекла, — прожевав горсть квашеной капусты, ответил Середин. — Человек бездомный, вот и бреду, куда глаза глядят.

— Не бывают бездомными ратники, что едины супротив четверых бьются, — откинулся спиной на стенку Бехчек. — Но уж коли так, готов в дружину свою взять. Хочешь — дом поставлю, трех жен молодых дам.

— Извини, хозяин, но не привык я под чужой рукой ходить, — поморщился Олег. — К вольной жизни привык.

— Да, уж, — рассмеялся бей. — Вольней, нежели на Печоре, жизни и быть не может. Ни князей, ни ханов, ни бродяг безродных, ни пастухов последних, ни людей простых. Вольней не бывает. Что же ты, мил человек, там, на ней и не остался.

— Я не только волю, я еще и баню люблю, — кратко объяснил ведун.

Бей расхохотался:

— Ай, нашелся! Люблю таких! Давай я тебе меду хмельного налью. Отведай, как Ярославна моя настаивать его умеет.

Бехчек наполнил из кувшина до краев два тонкостенных бронзовых кубка, первым отпил из своего примерно половину, отер усы, после чего сказал:

— Теперича меня слушай, гость дорогой. Люб ты мне. Храбр и не жаден. Но я сюда волею ханской поставлен, дабы рубежи надежно стеречь. И потому воин умелый, что из мест пустынных пришел, тревогу в меня вселяет. А ну, лазутчик он, от рати крупной посланный? А ну, путь новый для новгородцев жадных проверяет? Посему сказывай, путник Олег, мне все без утайки, не то велю повязать тебя ремнями крепкими, да отошлю к хану. У него палачи индусские, умелые. Все вызнают.

— Нечего у меня вызнавать, — передернул плечами Олег. — Решил от безделья до Ледовитого океана дойти. Места новые посмотреть, на медведей белых поохотиться. Не слыхал про таких, уважаемый Бехчек?

— Отчего не слыхать, слыхал, — допил свой кубок наместник и выломал из спины белорыбицы крупный рыхлый шмат.

— Вышел из вятских земель по Сысоле, с нее на Вычегду повернул, потом по зимнику на Ижму перебрался, а там до Печоры прямой путь. Шел, шел… Холодно, далеко, скучно. Надоело. Повернул назад. А какая из речек Ижма — так и не опознал. Вот и дошел сюда, никуда не отвернув.

— Заблудился! — довольно расхохотался бей. — Вот в это верю! Наши земли такие, чужака заморочат, закружат, назад не отпустят. Что делать теперь станешь?

— До Суздаля добраться хочу. — Олег потянулся к миске с грибами. — Надеялся, мне тут дорогу подскажут.

— Суздаль, Суздаль, — покачал головой Бехчек. — Давненько не слышал я этого слова. Нет, от Суздаля сюда ни прямого, ни кружного пути нет.

Наместник выдернул из ножен кинжал и с силой всадил его в доски стола, едва не прибив к ним серединскую руку:

— Клянись!

— О чем? — Олег потряс рукой, которая слегка онемела от неприятного предчувствия.

— Клянись Сварогом, прародителем нашим, что правду ныне мне рассказал, не солгав ни единожды.

— Как?

— Рукой за лезвие возьмись.

— Так? — Ведун правой ладонью плотно сжал клинок под самой рукоятью.

— Клянись Сварогом, что правду мне сказал!

— Клянусь нашим общим дедом, великим Сварогом, богом небесным Белбогом, Перуном-громовержцем, — громко и размеренно произнес Середин, — что нет у меня никаких дурных мыслей ни против этого города, ни против тебя, бей, ни против хана твоего, ни против всех земель ваших.

— Теперь выдергивай нож!

Олег потянул оружие вверх, но оно засело слишком крепко. Пришлось осторожно раскачивать его из стороны в сторону и только потом выдергивать.

— Вот, — передал Середин кинжал хозяину.

— Руку покажи! — Наместник тщательно осмотрел ладонь. — Нет крови, не покарали тебя боги за ложь. Стало быть, правду ты молвил, путник.

Бей спрятал оружие, снова наполнил кубки медом.

— Я знал, нет в тебе отравы, — кивнул Бехчек. — Ты воин, а душа настоящего воина отвергает обман. Однако Суздаль… Далеко ты забрался, гость дорогой, зело далеко. Нет отсюда к Суздалю прямого пути.

— Как это? — не поверил своим ушам ведун. — Не бывает такого, чтобы из одного места в другое добраться было нетьзя!

— Хочешь, два пути укажу? — рассмеялся бей и отпил еще меда. — Один вниз по Печоре до Ижмы, и через вятские земли на Русь. А второй — вверх по Печоре до Курьи, зимником на Калву и по ней к Чердыню, в ставку великого хана Ильтишу. Коли он своей милостью пропустит тебя через кочевья, выйдешь ты в земли ханства Булгарского. Токмо не любят булгары русских. Что ни год — то булгары к вам в набег идут, то вы к ним. Как пойдешь один, ни купец, ни раб — и не ведаю. Но коли пройдешь, так за Камой просто. По Итилю вверх повернешь, он до самого Суздаля и выведет.

— И чего же мне тогда делать?

— Покушать поплотнее да спать ложиться, чтобы жирок завязался. А там видно будет. Утро вечера мудренее.