И она гордо удалилась обратно.

Пава с виноватым видом потрогала теплые чашки и пошевелила пальцем маленькие плоские плюшки серовато-желтого цвета. Я достал из кармана свой кристалл и мысленным усилием извлек из его торца пучок направленной тепловой энергии, быстро разогревший напитки до приемлемой температуры.

— Вот что значит положение в обществе, — благодарно промолвила Пава, надкусывая печенье. — Ты заметил, как звали первого мореплавателя? — требовательно глядя мне в глаза, вопросила она. — Людвиг говорит, что это его предок, просто за много веков Кошон стал Кашоном, так что у нас очень древняя фамилия.

— Рад за тебя, — ответил я, с некоторым трудом вгрызаясь в мучное изделие. — Кстати, я привез вам с Людвигом сообщение от баронессы Фросты Кунштор. Если ты не знаешь, это родственница моей матери.

Зачем я ляпнул последнюю фразу, мне и самому было непонятно. Похоже, недавно прочитанный отчет продолжал самопроизвольно прокручиваться в моей голове.

— Так вот, в четверг, ближе к вечеру, они с мужем будут отмечать свой семейный праздник — то ли двадцать пятую, то ли тридцатую годовщину свадьбы, и просили меня передать тебе приглашение.

Пава приосанилась и слегка жеманно проговорила:

— Разумеется, милорд, мы постараемся прибыть.

Я перевел взгляд на огонь, явно готовящийся погаснуть, схватил кочергу и аккуратно поворошил угли, подгребая к ним серые куски поленьев. Пламя занялось и весело затрещало — дрова не отличались особенным качеством. За окном к этому времени сгустились сумерки, и я уже начал подумывать, что мой визит к бывшей невесте не принес результата. Оставался еще невыясненным вопрос о приключившейся в семействе баронета беде, но я не знал, под каким предлогом мог бы затронуть эту скользкую тему. Обернувшись к Паве, я увидел, как она рассеянно вертит в руках потрепанную брошюрку в черной обложке, но с глазами, прикованными к моему лицу. В них застыло такое дикое выражение, что я растерялся.

— В чем дело, девочка? — вскричал я.

Она вздрогнула и криво улыбнулась, потом раскрыла книжку на закладке и стала читать:

— «Как бы ни казался велик запас благостной энергии, изливаемой на нас Великим Ничто, на самом деле он не беспределен и мог бы быть выражен количественно, знай мы ту единицу измерения, что к нему приложима. Сколько душ человеческих отлетело туда, куда нет доступа живым, поддается подсчету… Но не в этом наша задача, а в том она, чтобы показать, как умершие и много веков назад, и только вчера живут среди нас, дарят нам себя — в виде тепла, света и движения… В самом деле, на протяжении письменной истории отслеживается приблизительное количество находящихся в обращении малых призм и их средняя сила, и тщательный анализ этих разрозненных данных показывает, что доля психоэнергии на одного жителя страны всегда оставалась примерно одной и той же».

Она внезапно замолчала и подняла на меня глаза, блеснувшие в свете пламени озерцами влаги.

— Когда ты поправлял очаг, то поджал нижнюю губу, и я сразу вспомнила нашего сына. Он тоже так делал во сне.

Кочерга выпала из моей руки и с резким стуком ударилась о каминную решетку.

— Помнишь, когда мы проходили через Барьер, я шла между тобой и Агнессой, не защищенная своей призмой… Он жил, пока мы были с ним одним целым, и умер, когда остался один, просто угас за каких-то две недели. Я не могла быть с тобой и назвала его, как тебя, Бернардом, потому что знала — когда он вырастет, будет похож на тебя. Уже потом доктор мне сказал, что наш мальчик был обречен. А сейчас он там, где все остальные, кто умер, и помогает нам своим теплом. Берни! — Она встревожилась. — Что с ним будет, если Артефакта не станет? Я все время об этом думаю и очень боюсь, вдруг я больше никогда не увижу своего сына?

Усилием воли я отвел взгляд от ее лица и, твердя про себя какой-то детский стишок, чтобы избежать припадка безумия, поднял кочергу и прислонил ее ручкой к стене. Потом схватил сушку и сосредоточился на ее разгрызании, лихорадочно осматриваясь в попытке переключить сознание.

В этот момент Пава охнула и закрыла глаза, прижав ладонью левое ухо, и я понял, что какой-то лопоух вышел с ней на связь. Скорее всего, это был сам Людвиг Кашон. Лучшего способа выведать его местонахождение, а заодно притупить убийственный эффект от Павиного сообщения не было. Я дрожащей рукой нащупал в кармане свой кристалл и настроился на волну Павы, вступившей в беседу с мужем.

Баронет: «Детка, я сейчас под Южным мостом и появлюсь примерно через ползвонка». Пава: «Опять, наверное, весь в песке придешь?». Он, с виноватой улыбкой: «Есть немного. Пока разгружали, и мне досталось». Она: «Купи хотя бы мяса кусок, в доме есть нечего. Проклятая девка жрет как самка волколиса».

Похоже, и Пава, и баронет использовали для связи фальшивые призмы, поскольку сигнал улавливался без всяких помех.

Я разжал ладонь и стал соображать, а супруги тем временем продолжали разговор. Песок, стекло, фальшивая призма — эта цепочка сразу выстроилась в моей голове, хоть и не вполне здоровой, но умения думать не утратившей. Призмы производят на фабрике — вот следующий вывод, сделанный мной, как бы выспренно это ни прозвучало. Что-то еще вертелось в моем мозгу, а именно название моста, возле которого разгружался песок, вероятно, доставленный по реке с берега моря. Я достал из кармана схему подземных коммуникаций и вгляделся в нее. Точно, рядом с одним из крестиков отчетливо виднелась надпись: «Левый берег под Южным мостом». А вот это было уже настоящей удачей: лучшего места, чем под землей, для нелегального производства не придумать, и следы носильщиков песка вполне могут привести меня на фабрику.

Посмотрев на Паву, я увидел, что ее глаза закрыты, а губы непроизвольно шевелятся. Медлить не стоило. Я тихо, стараясь не заскрипеть креслом, поднялся и вышел на крыльцо, во тьму.

Матильда нетерпеливо перебирала ногами, добродушно позволив мне на себя взгромоздиться. Я сверился с картой улиц, предусмотрительно наложенной на схему катакомб, я наметил направление к цели. К счастью, небо после полудня расчистилось, и я мог разглядеть дорогу между строениями. Встречный ветер нагло проник под одежду и выдул тепло. Пытаясь бороться с обморожением, я включил свою призму на обогрев, скукожился и резво поскакал, гулко оглашая топотом копыт пустое пространство между каменными домами.

Чтобы избежать неприятных неожиданностей, я вынул из ножен саблю и положил ее поперек седла, крепко сжимая рукоятку правой рукой. В один из моментов мне показалось, что впереди движутся какие-то тени, и я тотчас же направил туда оружие и сильным широким пучком света выхватил из темноты кусок бокового переулка и облупившиеся стены домов. Три облаченных в черные плащи фигуры с обнаженными клинками, растерянно прикрывая глаза руками, сталкиваясь друг с другом, как слепые котята в корзинке, отступили кто куда, благоразумно избегая попасть под копыта. Как герцог я был наделен правом вершить справедливый суд, чем и воспользовался. Стараясь не переборщить, я расплавил ближайшему ко мне грабителю сапоги, так что он с гнусными воплями запрыгал на месте, стряхивая с обожженных ног куски горелой бутячьей кожи. Его приятелям я проделал изрядные дыры в грязных одеяниях, не слишком опасаясь перегреть их немытые тела. Их полные отчаяния вопли музыкой звучали в моих ушах, когда я продолжил путь в лабиринте окраинных улиц столицы.