Враг, стянув в Город танки и штурмовые орудия, ровнял с землей остатки домов вместе с засевшими в них «фанатиками из НКВД».

Андрею и его сводному отряду, можно сказать, повезло. Их выдавили с Капканки в день атаки. Они не пробились в сердцевину Города, не застряли в нем, а на дырявых лодках и вплавь снова вернулись на остров. Все следующее утро они встречали окруженцев, плывших с правого берега, раненых отправляли в тыл, целых принимали в свой отряд. Андрей видел одного обгоревшего, едва стоявшего на ногах. Пузыри на теле его лопнули, оголив живое мясо. От формы осталась лишь «жилетка» и «шорты». Его спрашивали о положении в Городе. Он отрывисто отвечал:

– Всех фашист изничтожил… Мы в подвале засели, отступать уже поздно было… Коктейлем нас пожег… Нашим, молотовским… Я очи сплющил, на стену полез, она и обвались…

На другой день сводный отряд отвели с острова, перекинули на север. Впервые за два дня покормили. Пожилой солдат, что окапывался под днищем катерка и ловко срезал пулеметчика с колокольни, достал свой сохраненный котелок, подставил под черпак. Заглянув на дно, распознал перловку, с наслаждением произнес:

– Шрапнель, горячая еще.

Андрею выдали котелок на раздаче, рядом с полевой кухней. Тут же стоял политрук, что-то записывал, всматривался в лица солдат. Заметив Андрея, подозвал к себе:

– Ты из НКВД?

Андрей кивнул.

– Их вчера объединили, все три полка в один. Говорят, человек триста осталось. Тебе, считай, повезло. Был бы среди своих, еще неизвестно… От них посыльный ходит, по другим частям своих ищет. Давай документ – у себя в списках пометку поставлю, что выбыл ты снова в свое подразделение. Шагай к мосту, они там, найдешь. Оружие можешь себе оставить. Все равно завтра в бой. Патроны остались?

– Семь штук только, – улыбнулся повеселевший Андрей.

– Что, рад возвращению?

– Среди своих всегда радостней. Даже помирать.

Андрей ушел сразу, с котелком недоеденной каши. Прячась за домами, тянули кабель телефонисты, взлетали там и здесь лопаты, выбрасывая землю, тянулись коммуникации. Правый высокий берег был далеко, но с него иногда прилетала пристрелочная мина, потом сыпался каскад разрывов, вокруг все вымирало, съеживалось, любая работа затихала. Проходило пять минут, дым от разрывов улетал, и снова тянулся кабель, летела земля, глухо пела струна колючей проволоки. Андрей остановился за углом дома и торопливо выхлебал остатки плохо проваренной крупы.

– Оголодал, тезка? – послышался рядом голос.

Андрей заметил знакомое лицо. Приземистая, полноватая зенитчица насмешливо смотрела на него.

– Загорел, смотрю, на солнышке? – шутила она, разглядывая желтые подпалины на его форме, сквозные прожиги от искр, слипшиеся волосы на висках и затылке, вздувшиеся пузыри на ушах.

Он с досадой оглядел себя, в голове пронеслось: нашла над чем издеваться. Захотелось тоже чем-то уколоть ее, ответить дерзостью. Черные брови ее утонули под козырьком каски, на плече – запаянная жестянка с патронами.

– Отсыпь маленько, а то надорвешься. Да и отощал я патронами.

– Кажется, в другом месте отощал, – она подошла вплотную и потрепала его за щеку.

– Ты так… не шути, – поймал Андрей руку девушки. – Я два дня без пайка, а все ж без женской ласки – дольше. Берегись…

– Вы, солдаты, только грозитесь. До дела у вас не доходит, – она поглядела отважно, без баловства.

– То ли чудится мне с недосыпа, то ли вправду ты заигрываешь, – на секунду растерялся Андрей.

– Чего заигрываю – в лоб говорю. – Не моргнув глазом все так же твердо смотрела девушка.

Андрей вконец растерялся. На помощь пришла другая зенитчица:

– Ада! Язык не вспотел с разговору? Догоняй живо.

– Опять мешают, не дают поболтать, – нашелся Андрей, изобразив досаду, и указал в сторону «компаньонки».

Ада заметила его напряжение, надежду на скорое избавление от ее прямых предложений. Отвернулась, хотела скорее уйти, но в голове ее стучало: «Нет, все же скажу ему». Она резко крутанулась на пятках, придавленная тяжелой коробкой, чуть не потеряла равновесие:

– Ну запомни, Анджей, если в третий раз встретимся – ты от меня не уйдешь.

Солдат остолбенел, сознание помутилось от вороха мыслей.

Неужели она напрямую об этом? Вот я лопух, хоть бы ответил ей. Надо было помощь предложить, коробку донести. Не по-рыцарски вышло. Башка не варит, заторможенный я сегодня. Это все от недосыпа. Сейчас найду тихое место, завалюсь и дреману.

Ада думала об ином. Ей было стыдно за себя, за свои прямые предложения. Она видела, что чуть не половина ее батальона ведет себя так же, а то и хлеще. В первые дни это ее пугало, потом война все плотнее накидывала свою удавку, пережимая молодые девичьи жизни, и непорочные девушки все чаще с презрением плевали на день вчерашний, на вбитые в головы заветы. От этого, казалось, война чуть ослабляла затянутый узел. Подруги Ады били весомыми аргументами, как пулями от крупного калибра, по всем «нерушимым» устоям:

– Нам девичество теперь хранить ни к чему. Каждый день убить могут. А зачем оно на том свете? Это дело пока живой нужно, не для гроба беречь. А если и выживешь – все равно прокаженная, скажут: на фронте была, среди мужиков терлась и хочешь сказать, что целая осталась? Не смеши!

И Ада быстро свыклась с этой директивой. Но многих девчат все равно не понимала, особенно тех, что были неразборчивы. Она уже отшивала и собственного командира, и смельчаков из соседнего мужского зенитного батальона. Ждала паренька по сердцу. Этот «тезка» вроде был ничего. Ей даже показалось, что она полюбила его в тот момент, когда насадила ему на пыльную голову выбитую об ладонь пилотку. В эти три дня между боями она не раз вспоминала его. С сожалением думала, что в огромном Городе, населенном мужчинами, кочующими между правым и левым берегом, между этим миром и тем, вряд ли удастся снова встретить Андрея.

Сегодня, прежде чем окликнуть его, она минуту смотрела на то, как он хлебает кашу через край, успокаивала свое выпрыгивающее сердце. Это не было страстью или похотью, ведь она еще не познала мужчину. Здесь что-то новое, чего с ней не было, когда она, взявшись за руку с Витей, гуляла по Крещатику, сидела в полумраке на последнем ряду кинотеатра и даже когда целовалась с ним на лавочке, укромно спрятанной за кустами сирени.

Заметка шестая

Иной час для крепости настал – мятежный, «бунташный». Война разинская и сюда докатилась. Брат Степана – Фрол – шел от устьев хоперских вверх по Дону и впереди себя отряды рассылал. Восставшие в Острогожске воеводу местного «посадили в воду» и еще