В этом трезвом взгляде на российский футбол, если хотите, и был патриотизм Кутика.

В общем, ко всему, что творилось на наших российских футбольных дворах, будь эти дворы даже размером с Лужники, Кутик относился с брезгливостью. Для него все это был футбол дворовых команд.

Любимой книгой его деда в детстве была «Повесть о настоящем человеке» — о летчике, который, потеряв обе ноги, сумел снова сесть за штурвал самолета.

Кутик тайно от всех писал «Повесть о настоящем бразильском человеке Роналдо».

Вот какой человек появился в это важное утро на пороге дома Мячика, среди всей честной компании.

Ради чего все собрались в доме Мячика он, конечно, знал. Знал уже и про спецовку, и про записку в ней — кто-то, кто сбегал за Кутиком, успел ввести его в суть дела.

Теперь ему коротко рассказали — в процессе быстрого уничтожения яичницы, — что произошло с Горошиной ранней весной на околице. И предъявили загадочную надпись на листке.

Как уже, конечно, понял уважаемый читатель, Кутик все на свете видел только и исключительно в отношении к футболу.

Так он взглянул и на эту надпись. И, почти не задумываясь, сказал:

— Бразилия — Италия. 2:3.

— Чего?! — заорал, как всегда, Мячик. — Что ты несешь? Какая тебе Бразилия?

— Не шуми, Мячик, — сказал Том, сразу что-то почувствовавший. — Так что, Кутик?

— Я же говорю — два-три.

Это был счет в злосчастном для Бразилии матче с Италией в чемпионате 1982 года.

Кассету с этим матчем Кутик смотрел не раз. Один, в своей комнате. Сократес! Зико!..

Если бы Кутика разбудили среди ночи и попросили назвать счет, которым закончился этот трагичнейший в истории человечества матч (конечно, трагедией он был для той части человечества, для которой футбол — не мячик, который мужики зачем-то катают по полю), он, не задумываясь, пробормотал бы: «2:3» и заснул снова.

Итак, в записке, которую один человек передавал другому, своему сообщнику, вне всякого сомнения, заключен был шифр.

Но какой? С какого боку к нему подступаться?

Как только Кутик взглянул на четыре цифры и три буквы, ему стало ясно: среди преступников (а кто мог сомневаться в том, что конверт Горошине передал преступник — для другого преступника?) оказался человек, так же влюбленный в бразильскую команду, как Кутик. Мало того — тот, кому адресована записка, тоже должен был мыслить так же, как писавший, — и как Кутик!..

Что же еще для всех троих могло означать «БрИ», если не Бразилия — Италия? И что могла обозначать цифра 1982, если не мрачный 1982 год?

Как жалко стало Кутику, что и писавший записку, и тот, кто должен был ее получить, но почему-то не получил, — преступники!

— А Дуга? Что же такое тогда — Дуга?

Тут в дело вступил Ваня-опер.

В любой из школ на необъятных просторах нашей родины и сегодня (мы хотели бы подчеркнуть, что уверены в этом) обязательно есть такой человек, а иногда и не один, который назубок знает всю историю Великой Отечественной войны.

Разбудите такого юношу лет десяти-четырнадцати среди ночи и спросите, когда началась и когда закончилась Сталинградская битва. И он сонным голосом ответит вам: «С середины августа 1942 года до 2 февраля 1943-го…» Да еще добавит, пожалуй, если чуть-чуть проснется: «Вообще-то Паулюс подписал капитуляцию 30 января… Но пришлось еще день-два повоевать…» Повернется на другой бок и снова заснет.

— В Москве есть Курский вокзал? — спросил Ваня. Вообще-то он знал, что есть, но решил уточнить — из любви к проверенной информации.

— Есть! — хором ответили Женя, Том и кто-то третий.

В этот момент Женя подумала, что у нее так и не было минутки, чтобы спросить у Ивана о его планах, — ведь она даже не знала, где именно он теперь предполагает жить и учиться. И вспомнила, что сентябрь уже не за горами… Но тут же заставила себя забыть об этом: ей предстояло прежде выполнить задачи несоизмеримо более важные, чем подготовка к первому сентября и покупка всякой нужной мелочевки.

Ваня, помолчав немного, сказал:

— Во время Великой Отечественной было такое знаменитое сражение на Курской дуге.

При этих словах оба «афганца», слушавшие до сих пор вполуха, как по команде, одновременно подняли головы и насторожились: все, что относилось к военным действиям российской армии в любые времена, их интересовало. А про эту битву они-то, в отличие от большинства присутствующих, конечно, как все взрослые мужчины в России, кое-что знали.

— В 1943 году. Помолчав, Ваня добавил:

— Разведка наша здорово сработала, и 3 июля войскам был отдан приказ — быть в высшей степени готовности и ожидать удара немцев между 4 и 6 июля. Ну, в общем, немцы сначала продвинулись, а потом 12 июля началось наше контрнаступление.

Ваня снова замолчал. Он был в затруднении: продолжать ли ему рассказ — про танковое сражение под Прохоровкой, самое крупное, насколько он знал, в истории танковых сражений, про количество жертв, или это все сейчас лишнее?

— А потом? — не выдержал Мячик.

Тут не выдержал в свою очередь и Том:

— Хочешь узнать, кто выиграл войну? Это военная тайна.

Женя сделала знак своей тонкой ручкой, и мальчишки умолкли.

Но Иван все-таки добавил:

— В общем, попытка Гитлера взять реванш за Сталинград на Курской дуге провалилась.

— Так что, Иван? — спросила Женя, уже чуть-чуть нетерпеливо.

— Ну что? — Иван для солидности еще помолчал. — Я думаю, это Курский вокзал, там — камера хранения. Шифр обычно четырехзначный — 1982. А вот номер ячейки…

— Номер нам известен, — сказал Том. — Если Кутик правильно просек — а я думаю, что правильно, — то 2: 3 надо читать как 23. Ячейка 23. Там что-то положили важное. Вернее, собирались положить.

— Да, точно! — забыв про солидность, торопливо заговорил Ваня-опер. — Тот мужик, который дал письмо Горошине, что-то вез в этом своем получемодане — вез отсюда, из Оглухина. А может, и не в чемодане, а вовсе в кармане, не большое, а маленькое, я не знаю. Вез в Москву, для кого-то второго. Может, он ему тут, в деревне, должен был передать, но почему-то не смог дождаться. И явно торопился, Горошина же видел. Да и все на это указывает — ну чего ему такое важное дело первому попавшемуся пацану поручать?