неторопливо фланировала по асфальту из конца в конец, периодически останавливаясь и заводя друг с другом неспешные беседы. А другая часть населения, та, что помоложе, напротив, скрывалась в темноте переулков, подальше от нескромных взглядов бабушек и тетушек.

Сейчас, среди дня, народу на улицах было немного. Еще бы – днем работать надо, а не шастать без дела. А Валерику как раз хотелось поглядеть на людей. Он кружил по поселку, приглядывался своим ОСОБЫМ зрением к людям, пытаясь разглядеть в них тот самый золотистый туман или, хотя бы маленькую золотую искорку. Он искал, не веря, что найдет, но, к его удивлению, нет-нет да удавалось что-то увидеть. В основном, у детей. Но чем старше люди, тем реже в них оставалась хоть капля золота. У женщин магическая энергия встречалась чаще, а исчезала позже. Что удивило – изрядно "позолочен" был местный поп. Да и в церкви, куда Валерик так и не решился войти, был, пусть и очень бедно, разлит золотистый туман. Все это наводило на вполне определенную мысль, вот только сформулировать ее он пока не решался.

Встретился и еще один "золотой человек": известная всему поселку баба Клава. Сколько ей лет, не рискнул бы сказать даже самый древний старожил. Никто не знал и откуда она здесь, в поселке, взялась. Жила она тихо и скромно на самой окраине. Ее недолюбливали, а иные и побаивались, но, случись какая хворь, шли к ней едва ли не чаще, чем в местную поликлинику. Кто – бородавку свести, кто – грыжу заговорить. От заикания избавить или, там, колики у младенцев прекратить – тоже к ней. В общем, местная знахарка. Валерик, когда осознал, кого обнаружил, тормознул, причем сразу во всех смыслах.

Бабка, почувствовав его взгляд, тоже остановилась. Собственно, бабкой – в обычном понимании этого слова – знахарку назвать было нельзя. Обычно при слове "бабка" всплывает этакий лубочный образ: пухлая старушка с круглым морщинистым лицом, непременно в калошах поверх шерстяных вязаных носков и в простом белом платке, завязанном под маленьким подбородком. Из-под платка непременно должны выбиваться спутанные пряди седых волос. Нет, местная ведьма была худощавой, хотя и не тщедушной, довольно высокой, немного сгорбленной, с правильными чертами лица, обтянутого желтоватой пергаментного вида старческой кожей. Она стояла, опираясь на крепкую деревянную клюку и разглядывала дерзкого юнца. Потом немного наклонила голову набок, словно удивившись увиденному. Приглашающе махнула рукой – мол, подойди.

Валерик несколько оробел, но все-таки приблизился к старухе. В самом деле – не сугубому материалисту верить в нечистую силу и колдовство. Хотя… интересно, как бы назвали его занятия церковники?

Бабка еще какое-то время разглядывала Валерика, потом пристукнула палкой о землю.

– Ух, какой! Молодой, сильный. Далеко пойдешь, ежели не остановят.

Голос у знахарки оказался скрипучий, резкий.

– Где я живу, знаешь?

Студент кивнул, не в силах выговорить ни слова.

– Завтра, как от Лизки Кузнецовой выйдешь, ко мне зайди. Расскажешь, что у тебя получилось.

Глаза Валерика мало не выпали из орбит – так он вытаращился на собеседницу. А ведьма, довольная произведенным эффектом, захихикала. Смех ее больше напоминал хриплое карканье. Отсмеявшись, она продолжила:

– Подбери челюсть-то, нет в том колдовства. Завтра как зайдешь, расскажу секретик. Если допрежь сам не догадаешься.

– Так я еще… – начал было Валерик.

– Нашел, кому врать! Мне – бесполезно, а самому себе – по меньшей мере, глупо. Ты уже давно все решил, а теперь всего лишь пытаешься сформулировать причины этого решения. Так зайдешь завтра?

– Угу.

– Тоже мне, филин, – ухмыльнулась старуха. Она повернулась и пошла прочь, мерно постукивая своей палкой, а Валерик так и остался стоять, ошалело глядя ей вслед.

Слегка очухавшись, он повернул к дому. Бабка сказала, что он уже все решил? Что ж, это, пожалуй, так и есть. Что останавливает? Единственно – высказанные утром матерью моральные соображения. А он сам чего бы хотел в этой ситуации? На месте девчонки? На месте ее матери? Он представил себя беспомощным калекой – видел таких несколько раз. Бр-р-р! Если у человека нет никакой возможности к самостоятельным действиям, если во всем, в каждой мелочи он зависит от других, если самому ни одеться-раздеться, ни умыться, ни поесть, ни оправиться – это что же за жизнь такая? Лично он если бы даже шанс выздороветь был лишь один на тысячу, решился бы. Так что пусть мать звонит своей подруге. Как бы там ни вышло в итоге, он попытается.

Как бы ни был уверен Валерик в своих силах, но на другой день шел к Кузнецовым, неслабо волнуясь. Мать прошлым вечером еще раз попыталась его переубедить, но довольно быстро сдалась. Набрала номер, крутя диск допотопного телефона, в три фразы сговорилась и, повесив трубку, повернулась к сыну.

– Ну что, завтра к десяти утра Лизка тебя будет ждать. То есть, Елизавета Максимовна, – поправилась она.

– Кузнецова? – уточнил Валерик.

– Да, – подтвердила мать. И тут же поинтересовалась:

– А откуда ты знаешь?

– Баба Клава сказала.

– Баба Клава, говоришь? – переспросила женщина, ощутимо поежившись.

И тут же объяснила:

– Странная она. Вроде, и людям помогает, но и доброго о ней никто не говорит. Ты, сынок, поосторожнее с ней. Никто толком о ней ничего не знает. Иные тетушки пытались повыспросить, но она одним взглядом всякое любопытство пресекает.

– Ну а зачем без спросу лезть к человеку в душу? Мало ли какая у нее причина людей сторониться.

– Да это не она, это люди ее близко не подпускают. Непонятная она, а люди непонятного не любят. Им бы все по-простому, да нараспашку. Вот поглядят-поглядят на человека, изучат его чуть ли не под микроскопом, все косточки на три раза перемоют, тогда и в общество примут.

– А ее, значит, не приняли.

– Не приняли.

– Но со всеми бедами опять же к ней бегут.

– Бегут, – снова подтвердила мать.

– Странно все это.

– Да нет, ничего странного. Просто люди такие.

На этом месте Валерик почесал затылок и решил прекратить разговор, чтобы не углубляться в дебри социопсихологии. А сейчас он стоял перед большим красивым домом с резными крашеными наличниками на новомодных пластиковых окнах и, признаться робел. Потоптавшись пару минут у крыльца, он собрался, наконец, с духом и поднял руку ко звонку, но тут дверь сама открылась.

– Заходи, Валера.

На пороге стояла хорошо одетая женщина. По возрасту моложе матери, а выглядела намного старше. И морщины, и выражение лица, и глаза… Валерику раньше таких видеть не приходилось. Взгляд у женщины был наполнен болью пополам с надеждой и отдавал легким запахом безумия.