отец сейчас был членом бюро Рудогорского городского комитета КПСС. Толстяк не поинтересовался, кто я такой и почему ввалился на собрание школьного комитета комсомола. Он воскликнул: «А вот и Котёнок!» Парень снисходительно усмехнулся, осмотрел меня с ног до головы, похвалил мой галстук. Указал на первую парту среднего ряда — заявил, что моё место там. Он взглянул на наручные часы и известил меня о том, что «через десять минут начнём».

В классе пахло стиральным порошком «Лотос» (мне запомнился его запах) и толченым мелом. А ещё я почувствовал едва уловимые ароматы женских духов и табачного дыма. Громко поздоровался с собравшимися в классе школьниками и с директором школы, который скромно восседал за последней партой у окна. Отметил, что почти все члены комитета в сборе (и вдобавок к ним пришла Сергеева) — не явилась пока только девчонка секретарь. Я махнул рукой Кравцовой (та посматривала на меня, шепталась с Громовым). Пожал руки парням из десятого «Б». Уселся за парту, скрестил на груди руки. Скучающе взглянул на комсомольский значок, ярко блестевший на груди пухлощёкого комсорга первой школы.

Заседание комитета объявили открытым, как только девчонка секретарь уселась за учительский стол. Пухлый комсорг озвучил повестку сегодняшнего собрания, в которой числилось и «рассмотрение протокола первичной комсомольской организации» об исключении комсомольца Ивана Крылова «из рядов Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи». С принятия решения о моём исключении комсорг и предложил начать заседание. Раскрасневшаяся Кравцова вслух читала содержание протокола, составленного на прошлой неделе во время комсомольского собрания десятого «А» класса. Я прислушивался к её словам лишь первое время — потом зевнул и вернулся к проработке диалогов для начатой сегодня главы.

Наташин голос стал хорошим фоном для плодотворных размышлений. А вот скрипучий голос толстого комсорга меня отвлекал, сбивал с мысли. Девятиклассник то и дело вслух повторял озвученные Кравцовой фразы из протокола — акцентировал на них внимание членов комитета. Он посматривал на меня и хмыкал, то и дело кривил пухлые губы. Я не улавливал смысл Наташиных слов (не прислушивался к ним), но скрипучие фразы толстяка слышал. И вновь удивлялся, каким злодеем, шпионом и предателем представал комсомолец Иван Кравцов в рассказах учеников десятого «А» класса. Думал: я сам бы такого негодяя отовсюду исключил! Заметил, как удивлённо таращили на меня глаза сидевшие справа от моей парты школьники.

— … Подавляющим большинством голосов комсомольская ячейка десятого «А» класса приняла решение исключить Ивана Крылова из рядов Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи, — сообщила Кравцова.

Она вернула секретарю комитета тетрадь с протоколом заседания первичной ячейки, с вызовом взглянула на меня и вернулась на своё место. По классу прокатился гул голосов. Я различил слова «Котёнок», «офигеть», «гадёныш» и «бредятина». Не оглянулся. Отметил, что сидевшая около учительского стола Лидочка Сергеева не вертела головой, словно опасалась встретиться со мной взглядом. Секретарь завершила запись, она выжидающе смотрела на застывшего около классной доски толстяка комсорга. Тот облизывал губы и скользил взглядом по классу, будто прикидывал реакцию членов комитета на доклад Кравцовой. Толстяк щурил глаза, молчал. Наконец, он вытер о пиджак вспотевшие ладони, взмахнул рукой — призвал школьников к тишине.

— … Предлагаю послушать самого Крылова, — сказал комсорг.

Он указал на меня и добавил:

— Комсомолец Иван Крылов, ты имеешь право выступить в свою защиту. Хотим знать, согласен ли ты с высказанными в твой адрес обвинениями. Если не согласен, то желаем услышать твои доводы и услышать, как ты объяснишь членам комитета своё поведение во время произошедших третьего декабря событий.

Толстяк подошёл к моей парте — его губы блеснули, будто смазанные вазелином.

Я пожал плечами.

— Встань, Иван, — сказал комсорг. — Повернись лицом к членам комитета.

Я неохотно выбрался из-за парты, поправил очки. Взглянул на лица школьников — не увидел на них улыбки. Посмотрел на серьёзное лицо директора школы. Почувствовал себя ответчиком на заседании арбитражного суда. Вот только кривившие губы Кравцова и Громов не походили ни на адвокатов, ни на судей, ни на обвинителей. На миг мне почудилось, что я заглянул в класс одного из своих сыновей. Потому что не воспринимал сидевших в классе школьников, как своих ровесников. Да и Полковник не выглядел «авторитетным взрослым». Я взглянул на улицу — заметил, что в окнах коридоров младшего корпуса горел свет. Обнаружил я свет и в том классе, где полторы недели назад из кабинета литературы видел наблюдателя-милиционера.

— Слушаем тебя, Крылов, — сказал комсорг.

Я откашлялся… но не заговорил. Потому что резко распахнулась дверь, и в класс вошёл невысокий мужчина в меховой шапке, длинном пальто и с кожаной папкой в руке: капитан КГБ Райчук. Николай Григорьевич остановился в двух шагах от порога, пробежался взглядом по классу — заметил меня, кивнул.

— Товарищ, покиньте помещение! — потребовал комсорг.

Он подпёр руками бока (плечи его пиджака приподнялись, снова блеснул значок с изображением Ленина) и объявил:

— Здесь проходит заседание комитета комсомола школы!

Начальник рудогорского районного отдела Комитета государственной безопасности взглянул на недовольного комсорга, словно только сейчас его заметил. Толстяк отшатнулся, будто его толкнули в грудь. Комсорг провёл розовым кончиком языка по губам — те снова влажно заблестели.

— Прекрасно, — сказал капитан. — Просто превосходно: я не ошибся дверью.

Он извлёк из кармана красные корочки с золотистым изображением герба Советского Союза и надписью: «КГБ СССР». Открыл удостоверение, показал его толстяку; представился. Я заметил мелькнувшую чёрно-белую фотографию. Школьники будто по команде приосанились.

— Как вижу, собрание уже началось, — сказал Николай Григорьевич.

Райчук расстегнул верхние пуговицы на пальто, ослабил на своей шее хватку модного мохерового шарфа. Он снова взглянул на меня — неприветливо: так мне показалось. Капитан шагнул к моей парте, положил на столешницу папку и снова взглянул на замершего около классной доски комсорга.

Толстяк побледнел, но быстро взял себя в руки — вернул себе уверенный, начальственный и слегка глуповатый вид. Он окинул взглядом класс, будто в поисках поддержки. Комсорг приветливым тоном поинтересовался целью визита капитана КГБ на заседание комитета комсомола первой школы.

— Товарищи комсомольцы, прошу прощение, что опоздал, — сказал капитан Райчук. — Много работы. Только-только разобрался с дневной текучкой. Конец года, сами понимаете. Дел невпроворот. К тому же, после недавних наверняка вам всем известных событий добавилось немало писанины.

Он поднял руки — показал школьникам ладони.

Я не заметил на его пальцах пятна от чернил.

— Заглянул к вам, товарищи комсомольцы, буквально на минуту, — сообщил Николай Григорьевич. — По