Такие планы рассчитывали на хаос, который воцарился сразу же после войны. Массовые перемещения беженцев служили отличным прикрытием для тех, кто стремился отомстить (точно так же, как и для бежавших военных преступников), а отсутствие какого-либо закона и порядка позволяло замалчивать убийства, их не расследовали и часто не замечали. Однако в конечном счете обстановка изменилась, и даже сами «Мстители» отказались от своей мечты об ответном ударе, предпочтя вместо этого бороться за будущее независимого государства евреев в Палестине.

Здесь, наверное, находится ключ к объяснению того, почему месть евреев не распространилась более широко. Сразу же после холокоста большинство уцелевших евреев были либо слишком больны, либо слишком слабы, чтобы думать о какой-то форме активного возмездия. Выживание вообще было само по себе актом неповиновения. Но что более важно, месть – это действие, совершенное теми, кто заинтересован в восстановлении определенного нравственного равновесия. У многих евреев – возможно, у большинства – такой заинтересованности не было. Они решили совсем покинуть Европу и найти спасение в других странах, где нравственное равновесие не было скомпрометировано: Америке, Великобритании и, самое главное, в Палестине. Так их чувство мести символически выразилось в массовом отъезде из Европы, как объяснил один еврейский писатель в конце 1945 г.: «Мы стремились отомстить нашим врагам путем пренебрежения ими, неприятия, запрета и дистанцирования от них… Только совершенно отдалившись от этих убийц… мы сможем удовлетворить свое желание мести, которое по сути означает: покончить с европейской ссылкой и построить свою родину в Израиле».

Палестина дала им надежду на образование еврейского государства, в котором они не подвергались бы преследованиям и стали хозяевами самим себе. Соответственно они сделали все, что было в их силах, чтобы уехать из Европы и присоединиться к своим братьям, в надежде основать новое государство – Израиль. В долгосрочные интересы евреев не входило мстить Германии или причинять неприятности союзникам, которые, в конце концов, спасли их от полного уничтожения. Поэтому зачастую месть оставалась другим бывшим узникам, которых подвергали гонениям нацисты. Безусловно, не было недостатка в группировках, которые преследовали свои собственные цели.

Принимая во внимание собственную, особенно страшную историю евреев, становится понятно, что они занимают центральное место в мучительной драме освобождения лагерей. Но, как подчеркивают многие историки, холокост, как мы понимаем его в наши дни, это в значительной степени ретроспективная конструкция. В то время, по крайней мере, среди союзников существовало гораздо меньшее разграничение между расовыми группами. На самом деле союзники часто намеренно не делалимежду ними никакой разницы, предпочитая вместо этого группировать жертвы гитлеровского режима по государственной принадлежности. Столкнувшись с огромным количеством ужасных историй, гуманитарные организации, вроде UNRRA, сначала не выделили историю евреев в какой-то особый случай, а смешали польских евреев в одну кучу с другими поляками, венгерских евреев – с другими венграми и т. д. И только в сентябре 1945 г. евреи получили право быть размещенными отдельно и находиться под присмотром особых еврейских гуманитарных организаций.

Для многих солдат-союзников и служащих организаций, функционировавших непосредственно на местах, не сразу стало очевидным то, что евреи пострадали сильнее других групп людей, которые им встречались. Концентрационные лагеря были лишь одним видом лагерей в обширной сети эксплуатации и истребления, которая покрыла весь рейх. Лагеря для военнопленных, где миллионы советских заключенных умирали голодной смертью, усеивали Восточную Европу. Лагеря рабского труда были приданы каждому крупному заводу, руднику, фермерскому хозяйству и стройке. (Например, Дахау мог стать темой заголовков английских, французских и американских газет, будучи просто центром системы, поставлявшей заключенных всех национальностей в 240 менее крупных лагерей по всей Южной Баварии.) Вдобавок существовали десятки транзитных лагерей, которые должны были только оформлять заключенных при их переброске из одного места в другое, превратившиеся к концу войны в скопления интернированных лиц, брошенных за колючую проволоку без еды и медицинской помощи. Были также специальные лагеря для сирот и малолетних преступников, пенитенциарные лагеря для преступников и политзаключенных. Взятые вместе, эти тысячи лагерей за колючей проволокой составили, по выражению одного историка, «панораму ужаса».

Здесь следует отметить, что обращение с людьми в этих лагерях было совершенно разным. В то время как английские и американские военнопленные часто получали посылки от Красного Креста, довольно хорошее питание и имели возможность заниматься культурной деятельностью, итальянцев и русских регулярно били, заставляли слишком много работать и морили голодом. Точно так же если французы, занятые на «обязательных работах», время от времени получали за нее плату и соответственную кормежку, то польских Ostarbeiters (рабочие с востока – нем.) работой часто доводили буквально до состояния ходячих скелетов. Даже в самих концлагерях существовала градация степени тяжести условий: с арийскими заключенными плохо обращались гораздо реже, чем с заключенными так называемых «низших рас» – евреями и цыганами.

Делать вид, что немцы не знали об иностранцах, живших среди них, или условиях, которые тем приходилось выносить, было бы глупо, хотя многие немцы сразу же после войны пытались сделать именно это. Число иностранных рабочих составляло около 20 % всей рабочей силы Германии. В некоторых отраслях промышленности, таких как производство оружия и самолетов, и более 40 %. Немцы работали рядом с этими людьми и видели, как с ними обращались. Более того, многие немцы тайком передавали им еду то ли из желания помочь, то ли заработать на этом денег.

К концу войны большинство немцев были прекрасно осведомлены об этой ситуации, и среди них нарастал страх перед миллионами иностранцев. Они понимали, что те могут сделать, когда получат свободу. В Гамбурге в конце 1944 г. была сформирована специальная охрана из членов партии на случай чрезвычайной ситуации – восстания иностранных рабочих. В Аугсбурге ходили слухи о том, что новые рабочие приезжали, имея при себе спрятанное оружие. В Берлине поговаривали о том, что иностранцы передают информацию врагу и выступают в Германии в роли «троянского коня». Многие иностранные рабочие намеренно подогревали эти страхи: французские военнопленные шутили, дескать, они «засланные казачки» сил вторжения, а польские рабочие дразнили немцев рассказом о «списках» тех граждан рейха, которых должны убить после победы. Учитывая атмосферу страха и неприятия, царившую между немцами и иностранными рабочими, начало серьезной конфронтации между ними стало лишь вопросом времени.

МЕСТЬ ПОДНЕВОЛЬНЫХ РАБОЧИХ

Ответная реакция началась почти сразу, как только союзники вошли в Германию. Первые дни вторжения английские, французские и американские войска сообщали о случаях мародерства и беспорядков со стороны освобожденных иностранцев, но зачастую они были бессильны остановить их. «Мародерство бушует, – утверждал капитан Рубен Седдон, работавший в Британской комиссии по делам гражданских лиц, после того как переправился через Рейн в начале апреля 1945 г. – Русские, поляки, французы и гражданские лица переживают лучший период в своей жизни, и это должно закончиться чем скорее, тем лучше». Далее на восток ситуация ухудшалась. По словам нового военного коменданта города Шверина в Мекленбурге, «вокруг бродят тысячи перемещенных лиц, убивают, насилуют, мародерствуют – короче, вдали от главных улиц законы не работают». В мае в Берлине банда из ста перемещенных лиц ограбила на железнодорожном вокзале в Анхальте поезд, как в каком-то вестерне.