— Ах так? Могу ли я узнать, что это за обстоятельства?

Джеймс Бонд повторил все то, что рассказывал ему в свое время Сейбл Базилиск, — он поведал о губах Габсбургов, о королевских хвостах и прочих курьезах. Затем он подался вперед, чтобы подчеркнуть важность того, что собираются сказать.

— И такая же отличительная физическая черта имеется у рода де Блевилей. Вам ничего не известно об этом?

— Никогда не слышал. Нет-нет. И что же это такое?

— У меня хорошие новости для вас, граф. — Бонд широко улыбнулся. — На всех скульптурных изображениях и портретах де Блевилей, которые нам удалось обнаружить, представители рода имеют одну и ту же отличительную черту, передаваемую по наследству. Оказывается, ни у кого из этого семейства не было мочек ушей.

Граф тут же ощупал свои уши. Это что, игра?

— Понимаю, — произнес он медленно. — Теперь понимаю. Он задумался. — И вам необходимо было в этом убедиться? Моего слова или фотографии было бы недостаточно?

Бонд изобразил, что чувствует себя неловко.

— Прошу прощения, граф. Но таково указание герольдмейстера ордена Подвязки. Я всего лишь младший научный сотрудник, работающий по договору и помогающий одному из «сопровождающих». Он, в свою очередь, в подобного рода делах получает указания от вышестоящих особ. Согласитесь, Палата не может позволить себе произвольные действия, мы строго следуем правилам, особенно когда речь идет о древнейших благородных семействах, а это как раз такой случай.

Темные омуты глаз были нацелены прямо на Бонда как два пистолетных дула.

— В таком случае, теперь, когда вы сами увидели то, за чем приехали, никто не станет ставить под сомнение мой титул?

Настал самый ответственный момент.

— То, что я увидел, граф, без сомнения, позволяет мне рекомендовать продолжать работу. И я бы сказал, что наши шансы на успех значительно выросли. Я привез с собой материалы для первого, чернового варианта вашего генеалогического древа и через несколько дней смогу представить вам свои наброски. Но, увы, как я уже сказал, все еще есть много пробелов, и мне весьма важно сообщить Сейблу Базилиску обо всех этапах миграции вашей семьи из Аугсбурга в Гдыню. Вы оказали бы мне огромную услугу, если позволили задать непосредственно вам несколько вопросов о ваших родственниках по мужской линии. Даже незначительные детали из биографии вашего отца и деда очень бы помогли. И потом, конечно, чрезвычайно важно, чтобы вы нашли время и посетили вместе со мной Аугсбург, вдруг те или иные письменные документы, написанные рукой членов семьи Блофелдов и хранящиеся в архивах, их имена и любые другие детали вызовут в вашей памяти какие-либо ассоциации. Все остальное тогда возьмет на себя Геральдическая палата. Я могу уделить этой работе не более недели. Но, если нужно, я в вашем распоряжении.

Граф встал. Бонд последовал его примеру. Он как ни в чем не бывало подошел к перилам и полюбовался открывавшимся с веранды видом. Заглотит ли Блофелд эту грубую приманку? Бонд страшно хотел этого. Во время беседы он пришел к одному совершенно правильному выводу. Ни в поведении, ни во внешности графа не было ничего такого, чего нельзя было достичь актерской игрой или очень хорошей хирургической операцией, произведенной на лице и теле настоящего Блофелда. Только с глазами ничего поделать было нельзя. А глаза оказались закрыты линзами.

— Вы полагаете, что в результате кропотливой работы, даже если останутся некоторые вопросы, связанные с белыми пятнами в родословной, я смогу получить выписку из акта, удостоверяющего мое благородное происхождение, что вполне удовлетворит министерство юстиции в Париже?

— Не сомневаюсь, — солгал Бонд. — Конечно, при соответствующей поддержке Геральдической палаты.

Дежурная улыбка на этот раз стала несколько приветливей.

— Это доставило бы мне огромное удовольствие, сэр Хилари. Ведь я действительно граф де Блевиль. Я чувствую это сердцем, я слышу зов крови. — Голос его звучал неподдельно взволнованно. — И я намерен добиться того, чтобы мой титул был официально признан. Я очень рад, что вы сможете немного погостить у нас, я в полном вашем распоряжении, готов содействовать всем вашим научным изысканиям.

— Очень хорошо, граф, — сказал Бонд вежливо, но с оттенком некоторой усталости и покорности судьбе. — Я приступаю к работе немедленно.

Бонд покинул здание в сопровождении человека в белом халате и марлевой повязке на лице, такие обычно носят работники лабораторий. Бонд не делал попыток заговорить. Он теперь основательно внедрился во вражеский стан, но нужно соблюдать все меры предосторожности, ступать буквально на цыпочках.

Он вернулся к себе в комнату и достал один из огромных листов бумаги в клетку, которыми его снабдили. Он сел за стол и уверенно написал наверху листа посередине строки — «Гильом де Блевиль, 1207—1243». Теперь предстояло выписать из тех книг и записей, что были у него, всех де Блевилей с их женами и детьми аж за полтысячи лет. Это займет внушительное количество страниц. И все записи должны быть сделаны безукоризненно точно. Конечно, он может растянуть эту кропотливую работу на три дня и разнообразить ее более интеллектуальной деятельностью — болтовней с Блофелдом о современной истории рода. К счастью, существовало несколько английских Блофелдов, которых он мог припасти на закуску. И были еще какие-то Блюфилды и Блюмфилды. Можно сделать лирические отступления и в этом направлении. А в промежутке между такими идиотскими занятиями он будет упорно пытаться разгадать тайну — чем же, черт побери, занимается новый Блофелд и обновленный СПЕКТР!

Было ясно, что они уже шарили в его вещах. Перед тем как пойти на встречу с Блофелдом, Бонд зашел в ванную комнату, укрывшись от бдительного всевидящего ока, сверкавшего в потолке, и выдернул с полдюжины волосков из головы. И пока выбирал книги, которые решил взять с собой, разбросал их незаметно среди других бумаг, не забыл положить волосок и в свой паспорт. Все волоски исчезли. Кто-то просматривал его бумаги. Бонд поднялся и подошел к комоду — якобы за носовым платком. Ну конечно же, тот порядок, в котором разложил вещи, был полностью нарушен. Не подав и вида, словно ничего не случилось, он вернулся к работе, слава богу, что прибыл сюда совершенно «чистым». Но страховаться придется со всех сторон. Ему вовсе не улыбалась мысль о путешествии «по-бобслейски» — по желобу, и только в один конец.

Бонд дошел уже до 1350 года, когда шум, доносившийся с веранды, привлек его внимание. В конце концов, он славно потрудился, дойдя почти до конца огромной страницы. Пожалуй, можно выйти прогуляться, осмотреться вокруг. Он хотел сориентироваться на местности, показать, что он еще тут и никуда не делся, словом, вести себя совершенно естественно, как все вновь прибывшие. Он оставил приоткрытой дверь из комнаты в коридор. Вышел и направился в вестибюль, где служитель в темно-вишневом пиджаке старательно заносил в журнал регистрации тех, кто прибыл в гостиницу утром. На приветствие Бонда он ответил весьма благожелательно. Слева от выхода была комната для лыж и мастерская. Бонд забрел туда. Один из тех типов с Балкан стоял за верстаком, прикручивая к лыже новое крепление. Он взглянул на Бонда и продолжал работать, пока гость с нескрываемым любопытством разглядывал ряды лыж, выстроившихся вдаль стены. Да, кое-что изменилось с тех пор, как он занимался горными лыжами. Крепления стали совсем другими, они, казалось, были сделаны с целью намертво прикрепить пятку ботинка к лыже. Появились новые приспособления для безопасного отстегивания лыж. Многие лыжи были обиты металлом, а лыжные палки выглядели прямо-таки острогами из стекловолокна, что показалось Бонду чрезвычайно опасным в случае неудачного падения. Бонд обошел вокруг верстака, изображая интерес к тому, что делал мужчина. На самом деле он увидел то, мимо чего никак не мог пройти, сваленные в кучу кусочки тонких пластмассовых полос, которые прикреплялись к ботинку, дабы тот плотно прилегал к креплению и снег не мог скапливаться под подошвой на блестящей поверхности лыж. Бонд склонился над верстаком, опершись на правый локоть, и похвально отозвался о четких, рассчитанных движениях работающего. Мужчина хмыкнул и, чтобы избежать дальнейших разговоров, сделал вид, что поглощен работой. Левую руку Бонд подсунул под локоть, на который оперся, ухватил одну из полосок и незаметно спрятал ее в рукав. Он сделал еще одно ничего не значащее замечание, на которое не последовало ответа, и вышел из мастерской.