на него, пока смываю с себя воду. Он так красив, что это должно быть незаконно.

Когда я наконец выхожу из душа, его уже нет в комнате. Я насухо вытираюсь полотенцем, таким мягким и пушистым, что у меня возникает мысль украсть его, и снова влезаю в джинсы и майку.

Верный своему слову, Данте уже спустился вниз, но я совсем не готова увидеть его сидящим у барной стойки в одних только мягких черных трениках, с обнаженной грудью и ожидающим меня.

Это кажется более интимным, чем должно быть. Уже поздно, если бы мы начали в назначенное время, то, наверное, уже прошли бы половину сеанса. Я закончу позже, чем обычно, и, когда я спускаюсь и начинаю распаковывать свое оборудование, в доме царит тихая теснота, которая отличает эту встречу от обычной. Она даже отличается от первой встречи, и не нужно долго размышлять, чтобы понять, почему.

Сейчас, глядя на татуировку и зная, что именно я буду ее завершать, я чувствую волнение. Я недовольна тем, как Данте поступил, но теперь я не могу этого изменить, и не могу отрицать, что я этого хотела.

Точно так же, как я не могу притвориться, что не хотела того, что случилось раньше, что какая-то часть меня даже надеялась на это, когда я знала, что увижу его снова. Даже если я не хотела этого признавать.

Спать с клиентом — ужасная идея, но я говорю себе, что это может быть только один раз. Сейчас, когда я беру в руки машинку и начинаю работать над следующим набором строк, мы снова станем профессионалами… художник и клиент. Мы оставим это в прошлом, напряжение будет изгнано, и это больше не повторится.

Но каждый раз, когда я прикасаюсь к нему, даже пальцами в перчатках, я чувствую, как он напрягается, совсем чуть-чуть. Я чувствую, как между нами возникает повышенная осведомленность, знание друг друга, близость, которой раньше не было.

Это не исчезнет только потому, что я этого хочу.

Я также не собираюсь терять работу только потому, что позволила себе зайти слишком далеко.

Я подумала, не станет ли он тише на этом сеансе, ведь он получил от меня то, что хотел, по крайней мере, физически. Но Данте поддерживает тот же непринужденный разговор, что и в прошлый раз: спрашивает меня о стилях искусства, которые мне нравятся, о том, какие татуировки я предпочитаю, делала ли я сама себе какие-нибудь татуировки. И я обнаруживаю, что открываюсь ему чуть больше, разговор течет так легко, что я могла бы снова оказаться в своей маленькой кабинке в "Ночной орхидее", болтая с любым клиентом. Я рассказываю ему, что люблю ходить в художественные музеи, но что мне не очень нравится современное искусство. Что мне нравятся тонкие татуировки, а не более традиционные стили. Что мне нравится татуировать цветы. Я показываю ему одну татуировку, которую сделала на себе, — маленькое привидение, держащее цветочный горшок чуть выше лодыжки.

— Это было для практики, в самом начале моего обучения, — говорю я ему со смехом. — Я знаю, что это не очень хорошо. Но мне нравится, что она у меня есть.

— Она лучше, чем некоторые, которые я видел. — Хихикает Данте, присматриваясь к маленькому призраку. — И это хорошая память для тебя.

Все, что он говорит, заставляет меня думать, что в нем есть что-то большее, чем кажется на первый взгляд, больше, чем просто человек, за которого я его принимаю.

Но я знаю, что думать о нем в таком ключе может быть опасно.

Когда я заканчиваю, уже очень поздно, больше часа ночи. Я начинаю собирать свои вещи, надеясь, что он не предложит мне остаться, вместо того чтобы ехать домой. Я боюсь, что не смогу отказаться.

Перекинув сумку через плечо, я оборачиваюсь и вижу, что Данте протягивает мне конверт.

— Твой гонорар и чаевые, — говорит он, и прежде, чем я успеваю взять конверт из его рук, он делает шаг вперед и немного расстегивает молнию на моей сумке, засовывая конверт внутрь, а затем застегивает ее снова. Он оказывается очень близко ко мне, настолько близко, что я чувствую тепло, исходящее от его кожи, и аромат можжевельника и соснового мыла, которое он использовал в душе. Это вызывает прилив тепла в моем теле, когда я вспоминаю, чем мы занимались в душе. Вспоминаю его руки на мне, его член…

Данте смотрит на меня сверху вниз, и я вижу, как на его лице мелькает желание. Я вижу, как его взгляд падает на мой рот, и понимаю, что он думает о том, чтобы поцеловать меня на прощание.

Я делаю шаг назад, прежде чем позволить ему.

— Мы можем запланировать еще один сеанс на следующей неделе, — говорю я ему. — Возможно, еще два сеанса, чтобы закончить набросок. Потом мы сможем начать работу над штриховкой.

Я держу свой голос настолько профессиональным, насколько могу, стараясь, чтобы он не услышал, как сильно я хочу этого поцелуя. Как трудно не сократить расстояние между нами и не почувствовать его рот на своем еще раз, прежде чем я уйду.

Я вижу, что он борется с тем же самым. Но через мгновение он тоже отступает.

— Я посмотрю свое расписание и напишу тебе. Мы сможем найти время, которое устроит нас обоих.

Я киваю и поворачиваюсь, чтобы уйти. Всю дорогу до машины я все еще чувствую запах его мыла и кожи на себе. Я сажусь на водительское сиденье, и этот запах все еще присутствует, заставляя мое сердце биться, заставляя меня хотеть вернуться в его пентхаус и снова окунуться в него.

Сдержать свое обещание не допустить этого снова будет намного сложнее, чем я могла себе представить.

9

ДАНТЕ

Выбросить Эмму из головы просто невозможно.

Я не хотел заходить так далеко. Не хотел, чтобы мы зашли туда. По крайней мере, не так скоро. Но она была так прекрасна, кричала на меня, искры практически летели из ее глаз. Ее гнев опьянял.

Я потерял контроль над собой, когда она спросила, откуда она знает, что находится в безопасности рядом со мной. Это был нелепый вопрос, как будто я когда-нибудь причинял ей боль. И в тот момент я мог придумать только один способ показать ей, что она заставляет меня чувствовать.

Обычно достаточно трахнуть женщину, чтобы унять первоначальное вожделение. Даже если мы снова увидимся, уже не будет того ощущения срочности, той потребности.

Но с Эммой все иначе.

Все, о чем я могу