также человек и его место в мире[350]. Но здесь автор развивает в основном домостроевские принципы, особенно в отношении к женщине, все желания которой он рекомендует смирять. Жена должна в полной мере разделять мнения своего супруга (так Марин понимает единодушие в семье). Фальер не советует что-либо доверять крестьянам; он против чрезмерных развлечений, к которым относит, например, охоту. В этой поэме Фальер следовал жанру Спанеаса, но не подражал автору этого широко известного дидактического стихотворения, а опирался как на источник в большей мере на венецианскую нравоучительную поэму[351]. Фальер не проявил большой поэтической фантазии: приводимые им примеры и образы банальны, метафоры ходульны и традиционны. Как справедливо полагают издатели его текста Баккер и ван Гемерт, Фальер не поднялся над уровнем представлений среднего купца своего времени[352]. Но как раз мировоззрение этого слоя было весьма противоречивым, обусловленным переходным характером самой эпохи.

К XIV в. относится творчество еще одного критского поэта — Стефана Сахликиса[353]. Хотя Сахликис был феодальным сеньором и крупным судебным чиновником, его произведения пронизаны «грубой реалистичностью, дидактическо-сатирической направленностью, ироническим отношением к духовенству, использованием народного языка и следованием фольклорным традициям»[354]. О характере творчества Сахликиса говорят сами названия его произведений: «Главные сводницы», «Собрание гетер» (сатиры, направленные против женщин), «О друзьях» (где дается картина всеобщего корыстолюбия). Сахликису принадлежит также ряд стихотворений об изменчивости судьбы, о тюрьме и тюремщиках и автобиографический «Странный рассказ», где кающийся поэт изображает себя слабым, безвольным человеком, бессильным противостоять козням судьбы — Тихи, увлекающей его на путь порока.

Заметный след в культуре как Крита, так и Западной Европы оставила деятельность венецианского нотария Лоренцо ди Моначи (1351–1428), собирателя и знатока греческих рукописей, канцлера Крита с 1388 по 1428 г., дипломата, историка[355]. В обширном труде ди Моначи «О деяниях, нравах и благородстве Венецианской державы» (20-е годы XV в.) две книги специально посвящены истории Крита с момента его приобретения Венецией до 1363 г.[356] Для произведения, написанного на латинском языке, ди Моначи впервые привлек византийских историков и применил текстологический анализ их трудов. А. Пертузи выявил круг этих авторов: это Никита Хониат (из его «Хронографии» взяты данные об осаде и взятии Константинополя, на основании которых исправлена западная версия истории Четвертого Крестового похода), Георгий Акрополит и Георгий Пахимер. Последующие венецианские историки, не владевшие хорошо греческим материалом, например М.-А. Сабеллико, опирались на труды ди Моначи, уточняя данные венецианской хронистики. Канцлер Крита, кроме того, использовал документы административных архивов, к которым имел доступ, что еще более повышает значение его труда. Сочинение ди Моначи относят к первым произведениям ренессансной исторической литературы[357]. Лично знакомый со многими итальянскими гуманистами, в том числе и с Петраркой, он посылал им с Крита тексты древнегреческих авторов. Так, Франческо Барбаро он отправил «Илиаду» Гомера. Ди Моначи хорошо владел греческим языком, хотя в отличие от Деллапорты никогда не чувствовал себя эллином и не питал симпатий к греческому населению острова. Но он стремился постичь эллинскую культуру и понимал ее значение для ренессансных исканий.

С Критом был связан и другой представитель итальянского гуманизма XIV в., переводчик гомеровских поэм и трагедий Еврипида, ученик Варлаама, Леонтий Пилат. Пилат пробыл на острове более 10 лет, служил там учителем и стремился усовершенствоваться в языке[358]. С этой же целью, а также для собирания рукописей прибыл на Крит венецианский гуманист XV в. Лауро Квирини[359]. Кандия на Крите стала важным центром изучения древнего и нового греческого языка, латыни и даже древнееврейского, располагала хорошими библиотеками[360].

Таким образом, во второй половине ХІV–ХV в. все более утверждается роль Крита как основного передаточного звена достижений греческой цивилизации итальянскому, прежде всего венецианскому, гуманизму. В то же время уроженцы острова итальянского происхождения обогащали своими трудами греческую культуру и способствовали перенесению в нее сюжетов и образов романских литератур Запада. В XIV и XV вв. Крит находился еще в орбите византийской, а не итальянской гуманистической культуры. Воздействие последней ощущалось слабо и лишь в отдельных аспектах и сферах. Однако процесс греко-латинского синтеза в развитии культуры именно там был наиболее глубоким и органичным. Он подготовил расцвет уже собственно новогреческой литературы на острове, особенно драматургии, в ХVІ–ХVІІ вв.

Крит не был единичным явлением в развитии культуры на островах Эгеиды. Интерес к эллинской образованности, античному прошлому и настоящему Эгеиды проявлял эллинизировавшийся в XV в. генуэзский род Гаттилузи, при дворе которых в Эносе происходили диспуты греческих ученых, переписывались и иллюминовались греческие рукописи[361], составлялись хроники[362]. Почти одновременно с творчеством виднейшего поэта венецианского Крита Леонардо Деллапорты в начале XV в. на другом конце Латинской Романии, в Каффе, произведение, несколько напоминающее «Диалог с Истиной», создал учитель грамматики Альберто Альфьери, ломбардец по рождению, но гражданин Генуи. В сходстве двух сочинений «виноваты», видимо, не авторы, ничего не знавшие друг о друге, а литературная мода, возникшая после «Божественной комедии» Данте, на форму мистических видений, философских бесед с духами и душами умерших. Произведение Альфьери названо «Огдоас», так как оно разделено на восемь глав, или сцен[363]. Его действие разворачивается на небесах, и оно построено как серия диалогов. Главным героем «Огдоаса» является казненный в Генуе французским наместником маршалом Бусико сын герцога Миланского 22-летний Габриэле Висконти. Диалоги между персонажами ведутся через два года после его смерти, в 1408 г. Душа юноши беседует с отцом, могущественным герцогом Джангалеаццо, и бывшим дожем Генуи Антониотто Адорно, которые спрашивают Габриэле о причинах происшедшего и затем пророчествуют о судьбах Генуи и Милана, решают этические проблемы. Часто в уста жестокого тирана (например, Бернабо Висконти) автор вкладывает вовсе не присущие ему сентенции о милосердии, доброте, правосудии. Его не заботят точные исторические соответствия. Его произведение — тенденциозный политический трактат, облеченный в форму мистического диалога. Первая часть трактата — прославление рода «сильного и мудрого дожа» Антониотто Адорно («Огдоас» посвящен члену рода Адорно, консулу Каффы, включенному затем в Совет старейшин Генуи, Якопо). Вторая цель — обличение тиранического правления Бусико в Генуе. Альфьери с сочувствием писал о миланской династии Висконти, недвусмысленно предпочитая ее власть французской. Содержащиеся в диалогах «пророчества» явно фиксируют многие уже свершившиеся события: издатель А. Черути датирует текст 1421 г. «Огдоас» написан на латыни. Цитаты из античных авторов, прежде всего Платона, Валерия Максима и Цицерона, и языческие мифологические реминисценции перемежаются с положениями католической догматики и морали, а классическая латынь — с канцелярским