Элли заморгала и помолчала несколько секунд.

– Не знаю, когда осознала, что жизнь в постоянном страхе не может быть нормой. Я никогда не бывала спокойна, всегда нервничала, поскольку не понимала, что его разозлит. С каждым днем все чаще он говорил, что я неприспособленная, ничего не умею, добавлял, как мне повезло встретить его. Настал день, когда я поверила в его правоту. Ведь разве может ничего не имеющий человек чего-то заслуживать? К тому же даже мать выбросила его, как ненужную игрушку. Я была уверена, что сама виновата в том, что он на меня злится, а он не забывал постоянно напоминать, что я все делаю не так.

– А что потом? – Макс прервал долгую паузу.

– Ничего серьезного между нами не произошло, ни ссоры, ни скандала. Просто всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал нас о свадьбе, я чувствовала, что меня скоро замуруют заживо. Страх нарастал, и это становилось поводом для него все больше меня контролировать. Он желал знать, где я бываю каждый час, приходил в ярость, если я не отвечала, когда он звонил на домашний телефон. Проверял все чеки и счета, одному богу известно, что он искал. В какой-то день я поняла, что боюсь, пожалуй, впервые призналась себе в этом. Дверь внезапно распахнулась, и я уже не смогла ее закрыть. Я ушла. Ушла и села на поезд до Корнуолла. Последующие шесть месяцев постоянно оборачивалась, страшась увидеть его и одновременно надеясь, что он любит меня и непременно найдет.

Вот все и сказано. В деталях. Макс осудит ее? Впрочем, ему вряд ли удастся превзойти ее в этом.

Элли с опаской покосилась на него, опасаясь увидеть в лице осуждение. Он обнял ее крепче и с тревогой заглянул в глаза. Удивительно, но во взгляде не было гнева.

– Посмотри на себя, Элли. Посмотри, какая ты сейчас. Ты не позволила трудностям тебя остановить. Возможно, замедлила движение, но не остановилась. Ты умная, сильная, успешная, независимая и должна гордиться собой.

Гордиться? Не стыдиться? Она сильная? Он говорит правду, он действительно так считает? Несколько секунд она сидела неподвижно, во все глаза глядя на Макса, потом упала ему на грудь и зарыдала. Он гладил ее по спине, не обращая внимания на то, что футболка уже мокрая от слез. Машина неслась вперед, а Элли все никак не могла успокоиться. Макс продолжал гладить ее по плечам и голове, время от времени целовал в висок.

У нее уже болели глаза и горло, но боль во всем теле была несравнимо сильнее. Не та ноющая боль, которую она ощущала вчера утром и от которой внутри порхали бабочки, а уродливая боль, будто ее разорвали на части, а потом наспех склеили.

Как хорошо, что рядом Макс. Кажется, она никогда в жизни так не плакала. Сначала у нее не было сил, потом приходилось сдерживаться ради общего спокойствия. Ведь должен же был кто-то это делать.

– Ты обижена на нее?

– Прости?

– На маму? Я, например, не могу не злиться на маму из-за ее жадности и упрямства, а поведение отца приводит в бешенство из-за всего, что он вытворяет. Но я спокойно могу уйти, хоть завтра, оставить их решать проблемы без меня. Черт, может, мне и следует так поступить? Но разница между нами в том, что я взрослый человек, а ты совсем ребенок. Твоя мама возложила на тебя обязанности взрослого человека, а сама бросила тебя, когда была нужна.

Элли подняла голову и открыла рот, чтобы защитить маму и себя.

– Я… – Слова застряли в горле.

– Все в порядке, ты имеешь право злиться, это не означает, что ты плохая. Ты ведь живой человек.

Злится ли она? Это злость заставляла до боли впиваться ногтями в ладонь и сжимала грудь, когда она читала короткие письма от мамы? Их общение свелось к минимуму, поэтому мамы не было рядом, когда ей пришлось бежать сломя голову и прятаться. Она была не нужна маме, ту не волновало, в какую сложную ситуацию попала дочь. Какая женщина сможет оставить восемнадцатилетнюю девочку на растерзание мужчине, которого та едва знала?

– Я зла. Очень зла на нее. За то, что она оставила меня без поддержки. Заставила стать взрослой, хотя я не была к этому готова. За то, что из-за нее я бросила университет. За то, что она от меня отказалась. – Гнев нарастал, последние слова Элли произнесла, дрожа всем телом.

Макс прижал ее к себе.

– А что ты думала об этом тогда?

Она старалась не вспоминать то время и уж тем более свои чувства.

– Я была потеряна. Ведь если бы тогда я не осталась одна, все могло пойти по-другому. Я могла бы поступить в университет, не случилось бы этой помолвки. Но я была взрослой, каждая из нас самостоятельно принимала решения. Мне не в чем ее винить. Я одна во всем виновата.

Они оба молчали. Макс гладил ее по руке, успокаивая. Скоро пейзаж за окном стал знакомым, машина въехала в город, где родилась Элли. С каждой минутой ей все тяжелее становилось дышать. Она с трудом вышла и оглядела стоянку перед больницей.

– Эй. – Макс встал рядом и улыбнулся. – Все хорошо. Ты не одна. На этот раз ты не одна.

Элли попыталась улыбнуться в ответ, но губы отказывались повиноваться. Да, в данный момент она не одна, но на следующей неделе он уедет, и все вернется на круги своя.

Каким-то образом Макс Лавдей разрушил ее оборону, понял правду и смог показать, какой была ее жизнь. Спокойной и безопасной? Пожалуй. Честной? Да. В ней было любимое дело? Определенно. Но правильно ли все это? Она не имела права так жить ради отца и брата, которые хотели бы, чтобы она любила и была счастлива, ради Демельзы, которая рассчитывала на нее и доверяла. Не важно, будет рядом Макс или нет, она найдет в себе силы измениться. Главное – решиться сделать первый шаг.

Стены в коридорах были, как и прежде, грязно-белыми, плитка на полу изрядно потерта, хотя и тщательно вымыта, по-прежнему пахло дезинфицирующими средствами и вареными овощами. Когда ей было четырнадцать, она бежала по этим коридорам, стараясь успеть за мамой.

К счастью, на этот раз рядом Макс, и он уверенно держит ее за руку. Меньше недели назад она мечтала, чтобы он скорее уехал, а сегодня безмерно благодарна за то, что он с ней. Такое впечатление, что крестная даже после смерти следит за ней и помогает.

– Это здесь. Шестое отделение.

Макс решительно сделал шаг к дверям, но Элли удержала его за локоть:

– Подожди. Дай мне пару минут.

– Конечно, сколько потребуется.

На нем были джинсы и сорочка, которую он вчера надевал на церемонию, – нелепое сочетание, но в этой одежде он выглядел вполне естественно. Возможно, благодаря определенным врожденным качествам? Или щетине и растрепанным волосам? Скорее всего, причина в окружающей обстановке. Эти коридоры видели людей в разных нарядах – от бального платья до пижамы. В прошлый раз Элли была в старых спортивных штанах, неизвестным образом попавшихся под руку, и поношенной футболке брата. Она помнила все, будто это случилось вчера. Помнила, как ежилась от холода, ругая себя, что надела шлепки, забыв, что на улице снег.