— Успокойтесь, успокойтесь, мой друг, — махнул рукой Сэм. — Я никогда не сделаю этого. Нет. Единственное, что мне сейчас остается, это сидеть тихо и наблюдать за развитием событий. Но я уже сыт по горло такой тактикой. Это самый презренный из всех людей, встречавшихся мне. О, если бы вы только знали, насколько обширен был круг моих знакомств, включая всех издателей, вы бы почувствовали глубину моих слов.

— Джон мог бы быть сборщиком податей, — сказал Грейвел, что было в его устах страшнейшим оскорблением.

— Это был самый дрянной день в моей жизни, когда я решил взять Джона в компаньоны, — пробормотал Сэм, загасив сигарету. — Но если бы я не сделал этого, то был бы сейчас лишен возможности добывать железо.

Поблагодарив Грейвела, он отпустил его.

Небо над вершинами гор по ту сторону Реки уже покраснело. Скоро небосвод станет розовым у горизонта, а вверху голубым, но пройдет еще некоторое время, прежде чем из-за гор появится солнце. Перед его восходом произойдет разряд чашных камней.

Он вымыл лицо в тазу, зачесал назад густую гриву рыжих волос, поводил кончиком пальца, обмазанным зубной пастой, по зубам и деснам и выплюнул пену. Затем он прикрепил к поясу две пары ножен и сумку на ремешке и одел его. Вместо накидки он набросил на себя длинное полотнище, в одну руку взял дубовую трость со стальным наконечником, а в другую — чашу и спустился по лестнице. Каждую ночь ровно в три часа в течение получаса шел дождь, и долина не успевала просохнуть, пока не показывалось солнце. Если бы не отсутствие болезнетворных микробов и вирусов, половина обитателей долины давно бы вымерла от воспаления легких или от гриппа.

Сейчас Сэм был снова молод и энергичен, но, как и прежде, недолюбливал физические упражнения. По дороге он размышлял о том, что неплохо было бы построить небольшую железную дорогу от его дома к берегу Реки. Но это было бы частичным решением вопроса. Почему бы не построить автомобиль, двигатель которого работал бы на древесном спирте?

К нему стали присоединяться другие люди, и ход его мыслей был прерван приветственными возгласами. В конце прогулки он передал свою чашу человеку, который поместил ее в углубление на вершине серой гранитной скалы в форме гриба. Там было в общей сложности около шестисот серых чаш-контейнеров. Толпа отодвинулась от чашного камня на почтительное расстояние. Пятнадцатью минутами позже скала с ревом разрядилась. Голубое пламя взметнулось вверх почти на 25 футов, гром эхом пронесся по горам. Специально выделенные дежурные взобрались на камень и стали раздавать чаши. Сэм забрал свой завтрак и отправился назад, размышляя над тем, почему бы ему не посылать кого-нибудь со своей чашей на берег, чтобы доставлять ему еду на дом. Ответ, правда, не был секретом: каждый человек настолько зависел от своей чаши, что был просто не в состоянии доверить ее кому-либо другому.

Вернувшись домой, он поднял крышку чаши. В шести отделениях был завтрак и различные мелочи, столь необходимые для жизни.

В двойном дне чаши был спрятан преобразователь энергии и программное устройство.

На этот раз в чаше оказалась яичница с ветчиной, бутерброд с маслом и джемом, стакан молока, ломтик дыни, десяток сигарет, палочка марихуаны, пластинка наркотической резинки, сигара и бутылка отличного вина.

Он расположился, чтобы с наслаждением позавтракать, но, выглянув в окно, испортил себе аппетит. Перед соседней с его домом хижиной на коленях стоял юноша. Он молился, закрыв глаза и вознеся руки над головой. На нем была только шотландская юбка и спиральная рыбья кость на кожаном шнурке вокруг шеи. Он был широколиц, светловолос, с хорошо развитой мускулатурой. Однако вследствие худобы сквозь кожу выдавались ребра.

Это был Герман Геринг.

Сэм выругался и вскочил со стула, резко отодвинув его назад. Он подхватил свой завтрак и пересел за круглый стол, стоявший в центре комнаты. Уже не раз этот молодой человек портил ему аппетит. Единственное в мире, чего терпеть не мог Сэм, так это раскаявшихся грешников, а Герман Геринг грешил раньше гораздо больше других и теперь, как бы компенсируя это, был самым набожным. Или это казалось Сэму, хотя сам Геринг заявлял, что он, в некотором роде, самый недостойный из недостойных.

«Черт бы побрал это твое самонадеянное смирение», — подумал Сэм.

Если бы Клеменс не провозгласил Великую Хартию Вольностей (несмотря на протесты короля Джона — история повторялась), он давно бы уже вышвырнул вон этого Геринга вместе с его приятелями-святошами. Однако Хартия — Конституция Государства Пароландо, самая демократичная Конституция в истории человечества — предоставляла полную свободу вероисповедания и полную свободу слова. Почти полную… Ведь без некоторых ограничений все же обойтись было нельзя.

Теперь же собственный документ не позволял Сэму запретить проповеди миссионеров Церкви Второго Шанса.

Однако, если Геринг будет продолжать протестовать и произносить повсюду речи, в которых он проповедовал доктрину мирного сопротивления, Сэму никогда не увидеть своего Судна. Герман Геринг сделал это судно символом человеческого тщеславия, жадности, жажды насилия и попирания божественных планов устройства мира людей.

Человек не должен строить пароходы. Он должен воздвигать величайшие дворцы духа. Все, что теперь нужно было человеку — это крыша над головой, чтобы укрыться от дождя и, время от времени, тонкие стены, чтобы укрыть от постороннего взгляда личную жизнь. Человеку больше уже не нужно в поте лица своего зарабатывать хлеб. Пища и вино безвозмездно предоставлялись ему, не требовалось даже благодарности. У человека достаточно времени, чтобы определить свою судьбу. И он не должен поступать во зло другим, ни отбирать их имущество, ни посягать на их любовь или достоинство. Он должен уважать других и себя. Однако на пути к этому стоят воровство, грабеж, насилие, презрение… Он должен…

Сэм отвернулся. Конечно, он не мог просто так отвергнуть многое из того, о чем говорил Геринг. Но Геринг заблуждается, думая, что Утопии, либо спасения души можно достичь, вылизывая ноги тех, кто поместил их сюда. Человечество снова было обмануто — им просто воспользовались, им злоупотребили и обманули. Все-все: Воскрешение, омоложение, еда, избавление от болезней, тяжелой работы или экономической нужды — все это было иллюзией, шоколадкой, которую показывали ребенку-человечеству, чтобы заманить в какой-то темный переулок, где… Где что? Этого Сэм не знал. Однако, Таинственный Незнакомец сказал, что человечество стало жертвой самого гнусного надувательства, которое было еще более жестоким, чем первый обман — пресловутая земная жизнь. Человек был воскрешен и помещен на эту планету в качестве объекта какого-то чудовищного научного эксперимента. Вот и все. И когда исследования будут завершены, Человек снова исчезнет в пучине темноты и забвения. Снова обманутым!

Но какие цели преследовал Незнакомец, рассказывая об этом своим избранникам? Почему он предпочел набрать небольшое количество помощников в борьбе против своих соплеменников-этиков?

К чему стремится Незнакомец?

Говорил ли он правду Сэму, Одиссею, Сирано и всем остальным, кого Сэм еще не встретил?