— Что на счёт крепости? — спросил Холом.

— Крепость о себе позаботится, — раздражённо отмахнулся воин. — А вот когда она возьмёт этих крыс на картечь, они побегут жечь и грабить средний город, а то и верхний, если доберутся. Надо быстро навалить баррикады на улице Землемеров возле рынка, в Свином и Кошачьем проулках где поуже, возле Птичьего базара и рыболовной слободы. Запрём всю голь в порту и ударим с трёх сторон. А полезем сейчас геройствовать — будет только хуже.

Собрав раненых, потрёпанный отряд пополз вверх по Бириистэнскому холму. Со стороны крепости раздавались выстрелы и улюлюканье толпы, но артиллерия пока молчала. Это нервировало Холома, хотя он и понимал, что канонирам нужно время, чтобы развернуть пушки, да и картечью следовало стрелять почти в упор. Наконец, когда они почти добрались до рыночной площади, крепость рявкнула залпом десятка орудий. Толпа взвыла, со склона холма было видно, как мятежники роняют факелы и разбегаются прочь от стен.

— Ещё один залп, и победа за нами, — усмехнулся Максар.

И залп раздался, но не со стороны крепости, а откуда-то с реки. Огненные цветы выросли на парапетах, разбрасывая камни, балки и тела людей. Воин побледнел и вытащил из подсумка подзорную трубу.

— Киты и Бездна! — пробормотал он, найдя цель. — Вооружённая двухмачтовая джонка, а за мысом, похоже, ещё одна! Никак наши лесоторговцы, проглоти их кашалот, пришли мстить за свой товар!

* * *

Тукуур и Кумац быстро шагали по мокрой мостовой, их деревянные кабкабы звонко стучали по камням, словно копыта буйволов на мелководье. Уже совсем рассвело, но жители города не спешили выходить из домов. Как мыши, застывшие на пороге норы, они опасливо выглядывали из окон, прислушиваясь к доносившейся от реки ружейной трескотне. Дождь едва моросил, и со стороны порта начал наползать удушливый, пропахший порохом туман. Похоже, поиски сбежавшей девушки неожиданно перетекли в полноценный бой, но кто мог противостоять солдатам гарнизона?

Из-за серебристой завесы дождя показалась каменная стена Святилища, украшенная яркими барельефами и фигурными зубцами. Под изогнутой крышей ворот до сих пор висели вылинявшие от дождя и солнца молитвенные флаги. По обе стороны арки, укрытые переносными бамбуковыми тентами, расположились два огневых десятка. Серебристые стволы длинных мушкетов непривычно смотрелись на фоне бордовых кафтанов храмовой стражи. Неужели законоучитель объявил в городе осадное положение? Последний раз Тукуур видел добдобов с огнестрелом пять лет назад, во время вторжения заморских колдунов. Командовал караулом, к удивлению знатока церемоний, не храмовый страж, и даже не армейский наставник, а факельщик Ордена в чёрном кафтане с вышитым на груди гербом Прибрежной Цитадели.

— К кому? — хмуро спросил он, загораживая дорогу.

— К самому, с докладом об убийстве, — отозвался Кумац.

— У него первый гранильщик, — сомнением произнёс факельщик.

— Дело спешное, — с нажимом ответил военный шаман. — И многомудрый Баир тоже захочет нас выслушать.

— Воля ваша, — пожал плечами факельщик. — Они в Зале Созерцания. Там сами доложите, если внутренние пропустят.

За воротами военный шаман сразу свернул с главной дороги на узкую тропу, над которой смыкались кроны высоких катальп. С широких листьев срывались крупные капли. Из густого подлеска то и дело выглядывали каменные скульптуры — безмятежные черепахи, изумлённо-негодующие львы, гордые фениксы. Когда в просвете между деревьями показались резные двери Зала Созерцания, из-за деревьев бесшумно выскользнули две фигуры, закутанные в светло-коричневые плащи с зелёной бахромой. Хранители внутренних покоев молча положили правые руки на рукояти мечей, в левых блеснули метательные звёзды.

— Стражник, сколько ночи? — спросил Кумац у одного из них.

— Приближается утро, но ещё ночь, — глухо отозвался хранитель, и оба бойца растворились в мокрой листве.

Судя по ароматам благовоний и жжёной бумаги, в Зале Созерцания только что закончилась церемония принятия обетов, но в огромном помещении, которое по праздникам вмещало до полусотни шаманов и мирян, было темно и пусто. Только горели огоньки в масляных плошках перед задумчивыми мордами черепах долголетия. Верхушки квадратных колонн, опиравшихся на их крепкие панцири, терялись во мраке. Вырезанные на их гранях стихи Завещания Прозорливого поблёскивали сусальной позолотой. Посреди зала в кресле со спинкой в виде дельфиньего хвоста восседал седовласый законоучитель, справа от него на низкой скамье сгорбился, склонив голову на грудь, первый гранильщик. Приблизившись к трону на расстояние восьми шагов, Тукуур и Кумац опустились на колени и совершили восемь простираний — по четыре каждому из старших сановников.

— Билгор Тукуур, нохор Кумац, — бесстрастно произнёс правитель области. — Наш ушедший соратник Темир Буга не раз хвалил ваше усердие.

— Похвала первого плавильщика согревает сердце моего недостоинства, мудрейший Токта, — учтиво ответил знаток церемоний.

— И Вы хорошо воспитаны, — слабо улыбнулся Токта. — Впрочем, иного от сына Айсин Алдара и Бэргэн Найраны я не ожидал. Мне открылось, что Вы обнаружили необычные улики. Так ли это?

"Неужели законоучитель на самом деле обладает частью силы Прозорливого?" — удивлённо подумал Тукуур. — "Или кто-то из стражников успел доложить?"

— Как должно быть известно мудрейшему, — взволнованно начал знаток церемоний, — Нохор Кумац, обнаружил в покоях Темир Иланы сосуд с ядовитой мазью. Сосуд этот ранее принадлежал господину Морь Эрдэни, управляющему компании "Медовая Лоза". Мудрейший Дамдин, посланник Прозорливого, решил, что дочь первого плавильщика нохора Буги воспользовалась мазью, чтобы отравить собственного отца. Затем её сообщник для отвода глаз ударил его кинжалом. Об этом свидетельствует небольшое количество крови, вылившейся из раны.

Законоучитель невозмутимо кивнул.

— Однако Вашим нерадивым ученикам удалось установить, что сосуд положил в тайник своей дочери сам нохор Буга. Об этом свидетельствует отпечаток его пальца на сосуде, следы мази на пальце убитого и следы его ступней в потайной комнате, примыкающей к покоям Иланы.

Старый шаман нахмурился и бросил быстрый взгляд на первого гранильщика. Улан Баир, казалось, дремал, но, почувствовав движение, тотчас же открыл глаза.

— Для чего, по-Вашему, первый плавильщик совершил подобный поступок? — негромко спросил он, подавшись вперёд.

У Тукуура было достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос.

— Билгор Дамдин утверждал, что накануне убийства прислал Буге письмо с требованием выдать ему Айяну, младшую дочь плавильщика. Илана заявила, что её сестра умерла, и я склонен полагать, что она действительно в это верит. Но Дамдин решил, что она обманывает его, и теперь охотится за ней, чтобы выведать, где род Темир прячет своё проклятое дитя. Я думаю, именно этого и добивался нохор Буга. Пока билгор Дамдин тратит время на поиски Темир Иланы, те, кто на самом деле знают тайну, могут скрыться или уйти из Среднего мира, как, по моему мнению, добровольно сделал первый плавильщик.

Законоучитель строго прищурил глаза.

— Значит,