Ты виноват, сказал он сам себе, ты должен был помнить, что у землян слишком многое зависит от настроения. Вряд ли землянин способен сохранять способность к непредвзятому суждению после того, как безусый семнадцатилетка швырнул в него салатом у всех на глазах. Это и так не льстит ничьему самолюбию, а уж земляне-то, с их представлениями о самолюбии…

Лаи не додумал эту мысль до конца. Сидя обнажённым на краю койки, он взял в руки машинку для подпиливания ногтей. Ногтями ему приходилось заниматься через каждые два дня. Иногда он завидовал землянам с их медленным обменом веществ. Патрик Коннолли, например, мог не срезать ногти целую неделю и – страшно сказать – не бриться больше суток, и тем не менее сохранять относительно благопристойный вид. Вероятно, оттого, что физиология землян не требовала слишком частого ухода за собой, они воспринимали чрезмерную, на их взгляд, опрятность как подозрительное излишество – которое с трудом прощалось женщинам и считалось едва ли не пороком для мужчин. Что составляло насущную жизненную потребность барнардца, землянами расценивалось как признак изнеженности и недостаточной мужественности, хотя какая связь между мужественностью и степенью нечистоплотности, для Лаи так и осталось загадкой. Он вспомнил свою первую стажировку на Земле, в египетской пустыне. Он был тогда совсем молод – борода у него не росла, а волосы ему по возрасту полагались длинные; но всё же его земные товарищи подглядели, как он трижды в день обтирался влажными салфетками, и подняли его на смех. На раскопе они зажимали пальцами носы, притворяясь, будто у них аллергия на запах салфеток; несколько раз прозвучало слово «гомик». Лаи тогда был так наивен, что спросил, что это такое, и долго не понимал разъяснений. Когда, наконец, пожалевшая его единственная девушка в команде всерьёз растолковала ему смысл непонятного термина, он не поверил. Он решил, что его разыгрывают. И даже когда она вытащила из рюкзака компьютер, раскатала его на коленях и показала Лаи сочинения Лукиана и Петрония в Интернете, это его не вполне убедило. Ему пришлось поверить только тогда, когда он наткнулся на несколько весьма специфичных веб-сайтов и заодно получил кое-какие сведения о нюансах анатомии землян – частично он знал об этом и раньше по произведениям земного искусства, но не предполагал, что различия, абсолютно незаметные в повседневной одежде, могут простираться столь далеко. Как выяснилось, альбомы Лувра и Дрезденской галереи давали более чем неполную информацию.

Лаи обрабатывал ногти машинкой, с педантичной точностью оставляя белую полоску по краям шириной в полтора земных миллиметра. Как всё-таки тяжело общаться с землянами, думал он. Чего он никогда не мог понять, так это их пристрастия выискивать любые предлоги, освобождающие их от уважения к другому человеку – будь он барнардец или даже их собственный соплеменник. Похоже, оно считается у землян чем-то вроде обременительного правила этикета (их этикет – отдельная история, он так запутан и перегружен бессмысленными правилами, что они и сами не в силах его соблюдать, но тем не менее относятся к нему крайне трепетно). С особенностями земного воспитания ему пришлось столкнуться ещё в космопорту в день своего первого прилёта на Землю, в очереди к автомату для регистрации прибывших. Перед ним стояла женщина с маленькой девочкой. В принципе Лаи знал, что земные дети играют человеческими изображениями – он видел это в кино и на открытках; ему это было неприятно, но мало ли у кого какие обычаи… Но то, что он увидел тогда, было гораздо хуже тех открыток. Девочка держала куклу за ногу на весу, волоча её головой по полу; платье куклы сбилось до подмышек, волосы подметали пол, и на них наступали другие пассажиры. Лаи затошнило; его первый порыв был – броситься к девчонке и как-то это пресечь, но он остудил себя. Он не имел права вмешиваться в воспитание чужих детей, тем более в присутствии матери – а раз мать никак не реагировала на то, что делал ребёнок, значит, таковы были традиции Земли, и, какое бы отвращение они ни вызывали, он должен был с ними смириться. И всё-таки эта сцена надолго осталась у него в памяти. Ему казалось, что она всё же говорит что-то о психологии землян.

Формально земное общество декларировало принцип всеобщего равенства, он был даже прописан в их законодательстве, и это поначалу ввело Лаи в заблуждение, заставив его воображать, что, по большому счёту, земляне и барнардцы ничем не отличаются. На деле же, как ему пришлось узнать довольно скоро, отношение землян к себе подобным испытывало чудовищную зависимость от настроения, личных предубеждений, дружеских и родственных связей, даже привычек и вкусов разных групп населения, непостижимым образом связанных с общественным статусом. Земляне в большинстве своём не придавали никакого священного значения одежде и волосам, но именно в этой области они проявляли мелочный деспотизм, не опирающийся ни на традицию, ни на здравый смысл. Однажды Лаи не пустили в ночной клуб, хотя он был в земном костюме – всего лишь потому, что костюм не принадлежал к одному из тех брэндов, которые носили завсегдатаи клуба. В другой раз, когда он прилетел на Землю на конференцию, уже дипломированным специалистом, охранник бара, куда он зашёл после прогулки по городу, заорал на него: «Кыш отсюда! Кришнаитов не пускаем!». Оказалось, что этот тип ни разу не видел живого барнардца и принял Лаи за распространителя сектантских брошюр – из-за его локона.

В глубине души у него шевельнулось подозрение, что Мэлори руководствуется по большому счёту теми же принципами, что и балбес-охранник. Ему не хотелось обдумывать это на ночь. Плечи его передёрнулись. Он осознал, что ему зябко. Бросив взгляд на табло микроклимата, он увидел, что температура едва дотягивала до девятнадцати градусов Цельсия – далеко не комфортные условия для барнардца. Убрав машинку для ногтей в выдвижной ящичек под койкой, Лаи заполз под одеяло.

Манера ложиться спать у него тоже была своеобычной: вместо того, чтобы откинуть одеяло и улечься, Лаи вскарабкался с ногами на койку, приподнял самый краешек одеяла и вдвинул под него своё гибкое, старательно отмытое тело. Вытянувшись в холодной постели, он пошарил рукой в изголовье и включил обогрев. Матрац под ним стал теплеть, и Лаи расслабился.

Ну, уж срывать своё исследование он точно не даст, подумал он, опуская голову на подушку. Надо попросить аэромобиль, когда Мэлори будет в нормальном настроении. Не самый честный способ добиться своего – использование чужих слабых мест, но Мэлори не оставляет ему выбора. Ему не нравилось обдумывать такие вещи на ночь глядя. Гораздо приятнее было зарыться с головой в тёплую постель и прислушиваться к тому, как мягкая тяжесть разливается по рукам и ногам. Ресницы слипались. Лаи натянул одеяло на затылок и провалился в блаженную тёмную бездну.

Из книги проф. Льюиса Асланова6 «Почему я верю в прогресс» (Оксфорд, 2239).

ВЗГЛЯД 1. АНАРХИСТЫ

Мало кому известен тот факт, что в барнардском мышлении отсутствует понятие «государственная граница».

Этим объясняется видимая неадекватность барнардцев, попадающих на Землю, которая доставляет столько хлопот региональным властям. Нетрудно вообразить, к каким последствиям это бы привело, если бы контакт с барнардцами состоялся лет на сто раньше, когда Содружество ООН ещё не было конфедерацией и регламент пересечения границ был намного жёстче. Исторически единственные границы, которые знали барнардские сообщества – естественные природные границы островов и континентов. Для барнардца сама идея того, что на соседних территориях могут существовать различные законодательства, обусловленные историческим развитием и национальным характером, так же непроницаема, как идея равноправия полов для британца викторианской эпохи.