группе. Но остановился, когда осознал их сосредоточенность. Они касались друг друга, но руки не шевелились. Тишина от зрелища этих обычно постоянно движущихся людей, стоящих настолько неподвижно, стала для меня оглушительной.

Я наблюдал за ними не менее часа. Сидел с собаками, почесывал их за ушами. Они облизывались, как обычно делают собаки, когда им это нравится, но все их внимание было обращено на группу.

Постепенно до меня дошло, что группа перемещается. Очень медленно – шаг здесь, шаг там за много минут. Она расширялась таким образом, что расстояние между любыми ее членами оставалось одинаковым.

Наподобие расширяющейся вселенной, в которой галактики разлетаются.

Теперь они стояли с раздвинутыми руками, касаясь лишь кончиками пальцев, как атомы в кристаллической решетке.

А под конец они перестали и касаться. Я видел, как их пальцы тянутся, стремясь преодолеть расстояния, ставшие непреодолимыми. И все равно группа равномерно расширялась.

Одна из шелти начала тихонько подвывать. У меня поднялись волосы на затылке. «А здесь холодновато», – подумал я.

Я закрыл глаза, ощутив внезапную сонливость.

И открыл их, шокированный. Потом заставил их закрыться. В траве вокруг меня стрекотали кузнечики.

В темноте за моими глазными яблоками что-то было. Я чувствовал, что если смогу повернуть глаза, то легко это увижу, но это ускользало от меня таким образом, по сравнению с которым периферийное зрение казалось чтением заголовков. Если и существовало нечто, что невозможно удержать, а еще меньше описать, то это было оно. Это некоторое время раздражало меня, когда собаки завыли громче, но я не мог понять, что это. Лучшая аналогия, какую я смог придумать, это как слепой может ощутить солнце в пасмурный день.

Я опять открыл глаза.

Рядом со мной стояла Пинк. Глаза у нее были зажмурены, а к ушам прижаты ладони. Открытый рот что-то беззвучно произносил. Позади нее стояли несколько детей постарше. Все они вели себя так же.

Что-то в ночи изменилось. Теперь людей в группе разделяло около фута, и внезапно структура распалась. Секунду-другую они пошатывались, потом рассмеялись тем жутковатым естественным шумом, который служит для глухих смехом. Они упали на траву, держась за животы, катались по земле и ревели.

Пинк тоже смеялась. К своему удивлению, засмеялся и я. Я хохотал, пока у меня не заболели лицо и бока. Я вспомнил, что иногда меня так пробивало на смех, когда я курил травку.

И это было ***ие.

Сам вижу, что дал лишь поверхностный взгляд на Келлер. И есть некоторые вещи, о которых я должен рассказать, иначе я стану поощрять ошибочное представление.

Одежда, например. Большинство из них большую часть времени что-то носило. Пинк была единственной, кто, кажется, активно возражал против одежды. Она никогда ничего не носила.

Никто и никогда не носил то, что я бы назвал штанами. Одежда была просторной: халаты, рубашки, платья, шарфы и тому подобное. Многие мужчины носили то, что назвали бы женской одеждой. Просто она более комфортна.

Почти вся она была рваной и поношенной. Ее обычно делали из шелка, бархата или чего-то иного, приятного на ощупь. Типичная келлеритка могла расхаживать в японском шелковом халате с вышитыми вручную драконами, со множеством зияющих дыр, с торчащими нитками и пятнами от чая и томатов, шлепая по свинарнику с ведром жидкого варева. Мыть его в конце дня и не волноваться из-за потускневших цветов.

Кажется, я не упоминал еще и о гомосексуальности. Можете сделать скидку на мое раннее воспитание как на причину того, что самые глубокие отношения в Келлере у меня были с двумя женщинами: Пинк и Шрам. Я ничего про это не говорил просто потому, что не знал, как это подать. Я разговаривал с мужчинами и женщинами равно, на одинаковых условиях. Мне оказалось на удивление легко иметь задушевные отношения с мужчинами.

Не могу считать келлеритов бисексуалами, хотя технически они ими были. Суть гораздо глубже. Они не могли даже понять настолько токсичную концепцию, как табу на гомосексуальность. Оно было одной из первых вещей, которой они учились. Если вы проводите различие между гомосексуальностью и гетеросексуальностью, то отрезаете себя от общения – полного общения – с половиной человечества. Они были пансексуалами, они не могли отделить секс от остальной жизни. В их стенографии даже не было слова, которое можно было бы напрямую перевести на английский как «секс». У них имелись слова для мужского и женского в бесконечных вариациях, а также слова для степеней и видов физических ощущений, которые было бы невозможно выразить на английском, но все эти слова также включали другие части мира ощущений и эмоций. Ни одно из них не отгораживало то, что мы называем сексом, в отдельной собственной ячейке.

Есть и другой вопрос, на который я не ответил. Он нуждается в ответе, потому что я сам над ним задумывался, когда оказался там. Он касается самой необходимости этой коммуны. Действительно ли она должна быть такой? Не лучше ли им было приспособиться к нашему образу жизни?

Там не было мирной идиллии. Я уже упоминал о вторжении и насилии. Такое могло повториться, особенно если кочующие банды, действующие вокруг городов, начнут кочевать по-настоящему. Путешествующая группа байкеров может уничтожить их за ночь.

Имелись и продолжающиеся юридические дрязги. Примерно раз в год на общину пикировали социальные работники и пытались увезти детей. Их обвиняли во всех мыслимых прегрешениях, от жестокого обращения с детьми до содействия правонарушениям. До сих пор у них ничего не получалось, но когда-нибудь могло получиться.

И, в конце концов, в продаже имелись хитроумные устройства, позволяющие слепому и глухому человеку немного видеть и слышать. И некоторым из них они могли помочь.

Однажды я встретил слепоглухую женщину, живущую в Беркли. Я бы выбрал Келлер.

Что же до этих машин…

В библиотеке Келлера стоит зрительная машина. В ней используется телекамера и компьютер, чтобы заставлять вибрировать тесно расположенные металлические штырьки. Пользуясь ей, можно ощутить движущееся изображение всего, на что направлена камера. Она небольшая и легкая, предназначенная для ношения на спине, которой касаются штырьки. Стоит она около тридцати пяти тысяч долларов.

Я обнаружил ее в библиотеке в углу. Провел по ней пальцем, и тот оставил за собой блестящую полоску, стерев толстый слой пыли.

Другие люди приходили и уходили, а я оставался.

В Келлер приходит меньше людей, чем в другие места, где я побывал. Община расположена вдалеке от дорог.

Как-то мужчина пришел днем, осмотрелся и ушел, не сказав ни слова.

Однажды вечером пришли две девушки шестнадцати лет, беглянки из Калифорнии.

Они разделись перед