А Кнут подумал: «Милая моя Ингрид, как здесь пусто и холодно без тебя, вдали от Родины. Увижу ль я когда-нибудь снова твои проникновенные голубые глаза?»

— Эвегест в той стогоне, — махнул рукой на север Йоханнсон. — Только здесь не подняться — надо двигаться по восточному склону… А зачем вам туда?

— Ну… — на миг вроде бы смутился назвавшийся Ильей, — покорять, зачем же еще?

«Врет, — окончательно понял Йоханнсон. — Как он догадался, что мы шведы?»

Юргенсен посмотрел на отставленную бутылку с кукри. Бутылка смотрела на него. Звала. А ведь всего один глоток — и, наверное, не придется ампутировать пальцы. Вдруг ром не отравлен?

Пауза в разговоре затягивалась. В стену бился неуемный ветер, тщетно пытался забраться внутрь и отметелить посмевших вскарабкаться так высоко людишек. Курт прикинул, не предложить ли напарнику на секретном языке вроде бы безобидных жестов внезапно напасть на обитателя пещеры. Напасть, скрутить, связать и допросить всерьез. Долго ли умеючи? Один заходит справа, другой — слева… Но гнуть одубевшие пальцы в секретные позиции не представлялось возможным.

— Ладно, ребята, — наконец нарушил напряженное молчание человек, приютивший шведов, — вы тут располагайтесь как дома, а я схожу до ветра.

Он демонстративно глотнул из бутылки, шумно, с кряхтеньем поднялся, набросил на голые плечи шубу и двинулся к выходу, застегиваясь на костяные пуговицы и напевая под нос: «Лучше гор могут быть только горы…» Музыкальный слух у него был.

Шаровая молния под потолком метнулась было следом, будто желая сопровождать, но потом вернулась на место и обиженно выплюнула порцию желто-голубых искр. Курт посмотрел на могучую спину, на прирученную молнию и решил не поднимать тему «связать и допросить всерьез» вобще.

Ветер наотмашь ударил Кучина по лицу снежной пятерней, потом попытался забраться под шубу и пощекотать холодными пальцами. Старшина брезгливо повернулся к нему спиной, лицом к стоически переживающей эти напасти скале. Нет, положительно всем его начинаниям препятствует судьба. Теперь еще и приблудившиеся горе-альпинисты. Шведская внешняя разведка, не иначе. Может быть, даже отдел С-4.[20]

Два дня назад Кучин приобрел кое-какую теплую одежку на базаре в городе Лукла,[21]откуда восхождение на Эверест начинают все порядочные альпинисты, и начал взбираться в горы. Точнее, его взбирали. Справедливо полагая, что черную работу должны делать специально обученные люди, он нанял четырех оборванистого вида шерпов и одного яка. Обошлось без обычной для такого рода сделок торговли: узнав, что небритый клиент собирается налегке подняться на Сигарматху, они с каменными лицами покивали и подрядились стать проводниками за сумасшедшие деньги в долларах. Старшина легко согласился бы и на более сумасшедшую сумму, поскольку денег все равно не имел ни гроша. Ударили по рукам и немедля двинулись в путь.

До снегов все было хорошо: Кучин, покачиваясь на удобной и кучерявой, как генеральская папаха, спине яка, клевал носом, разморенный жарким горным солнцем. Шерпы, искоса поглядывая на сумку клиента, топорщащуюся углами некоего прямоугольного предмета, похожего на большую книгу — не иначе, чемоданчик с деньгами — раздували ноздри в предвкушении барыша и весело топтали жухлую траву с редкими островками грязного снега.

На высоте три тысячи двести метров, когда зеленая зона осталась далеко позади, и отряд обступили насупленные высокогорные скалы, тут и там торчащие среди белого безмолвия, шерпы веселиться перестали. Седоку пришлось покинуть теплую спину яка по причине глубокого снега и двигаться дальше пешком, как все. Температура падала на глазах, вместе с ней падало и настроение проводников. Обычные в таких случая отмазки (типа Радху ногу подвернул — надо возвращаться, начинается лавина — надо возвращаться, мы заблудились — надо возвращаться) не проходили: небритый клиент пер вперед и вверх, как снежный демон Алсу.

На высоте четыре пятьсот, у самой кромки гляциано-нивального пояса разгорелся бунт.

Древние мудрые склоны Гималаев оцепенело внимали грохоту высокогорной словесной баталии и едва сдерживались, чтобы не обрушить на головы спорщиков несколько тонн лавинного снега.

Шерпы требовали причитающийся им гонорар немедленно и немедленно повернуть обратно. Кучин возражал, что деньги они получат, только когда доведут его до Сигарматхи. На это проводники отвечали, что в самоубийцы они не подряжались. В самоубийцы — не в самоубийцы, а уговор дороже гонорара, ругался Кучин, поэтому ноги в руки — и марш вперед, пока я добрый. Только джарви[22]полезет дальше! — бесновались шерпы. — А мы — не джарви, джарви — не мы, и с места не сдвинемся! А может быть, у меня там дело! Какое может быть дело на вершине Сигарматхи?! А это не ваше дело! Гони деньги! Деньги гони! Вот вам шиш, а не деньги, без вас дойду!

В нарождающемся свете зари спросонья замигали вытащенные из складок одежд ножи, и безоружному Кучину пришлось пинками отправить зарвавшихся шерпов в долину — вместе с подвернувшимся под горячую руку яком Радху, который в бунте участия не принимал, а смотрел на поединщиков влажными добрыми глазами.

Когда ругань и проклятия скатывающихся по ледопаду проводников стихли где-то внизу, старшина плюнул им вслед и выругался. Оказалось, что подлые шерпы под шумок уперли у него сумку с томом Большой Советской Энциклопедии, найденным в библиотеке курительного купе дизельэлектрохода — Кучин коротал дорогу до Катманду, штудируя статью о Непале из этого тома. Из книги он, например, узнал, что совсем недалеко, в пустыне Шамо, китайцы периодически проводят ядерные испытания; и что в Непале кокосовые капли применяют при ушных болях у детей.

Впрочем, утере полезной книги он огорчился не очень, поскольку чуть раньше упер у шерпов равноценную торбу с ломтями вяленого мяса яка, головкой кислого сыра кулачной твердости, черствыми ячменными лепешками и бутылкой кукри — не простого, а грамотно настоянного, как он определил на запах, на женьшене, шиповнике, элеутеракоке и родиоле розовой. Гораздо больше мегатонника расстроило то, что он позволил себе сорваться, точно салага-первогодок, и затеял никчемную свару с аборигенами. Честь русского солдата уронил. Хорошо, что ребята не видят…

Едва шаркающие шаги стихли, Йоханнсон быстро оглянулся — действительно ли ушел человек в дохе — и наклонился к напарнику:

— Кагта! Надо посмотгеть, что у него на кагте!

Юргенсен в это время уже подносил горлышко бутылки к губам, но каркающий шепот Йоханнсона остановил его.

— Зачем? — шепотом спросил он.

— На всякий случай. Не смей пить эту гадость. Ты что, вегишь ему?

— Нет. Но шачем ему травить наш? Мы б и так жамержли, ешли б не он…