этого приятнее не станет. Но на сей раз имело место приятное исключение: вагон шел полупустым, в девяти двухместных купе пребывало от силы восемь человек. Отсюда — покой, тишина и комфорт. Плюс сравнительно вежливая проводница. Чего же боле?

В санаторий Игоря Александровича собирала жена. Поэтому вопроса о хлебе насущном по дороге туда просто не могло возникнуть. Скорее возникал вопрос, успеет ли съесть такое количество высококачественных продуктов. Но вот обратный путь… Посетив сгоряча вагон-ресторан, на который, собственно, и возлагались основные надежды, Игорь Александрович понял, что есть два варианта. Попоститься до Москвы, что хоть и не очень приятно, но зато полезно. Или все-таки воспользоваться «рестораном», робко надеясь на благополучный для организма исход. Судя по внешнему виду предлагавшихся яств и запаху, исход очень даже свободно мог оказаться роковым. Таким образом, как говорится в популярной рекламе неизвестно чего: «При всем богатстве выбора другой альтернативы нет».

Поезд стал тормозить и замер. Игорь Александрович выглянул из окна. На здании вокзала красовались угольно-черные буквы «ГОРОДИЩИ». А на перроне происходила суета, обычная для тех случаев, когда на все про все отведено пять минут. Бежали какие-то тетки с узлами, корзинами, ведрами. Курили мужики, вышедшие из вагонов размяться.

«Ничего себе названьице, — подумалось Игорю Александровичу. — Как же себя называют жители этого города? Городяне? Городищенки? И кто вообще может здесь жить, не впадая в дикую, беспробудную тоску? Тут ведь через месяц сопьешься. Или повесишься прямо на светофоре или водокачке».

В эту минуту из коридора в полуоткрытую дверь купе заглянула какая-то женщина.

— Картошечки вареной не желаете? С укропом, теплая.

Пахло действительно очень аппетитно. И снедь в корзине выглядела чистенько. Вот и альтернатива. А цена была, что называется, божеская. Но пока довольный Игорь Александрович доставал бумажник и приговаривал слова «благодетельница», «вдвое подает тот, кто подает вовремя», «прямо скатерть-самобранка» — ну и прочее, что можно было вспомнить из былинно-фольклорных фраз, поезд, как оказалось, плавно набрал ход. Хозяйка картошки тоже спохватилась поздновато:

— Ой, как же теперь? До Скуратова часа четыре без остановок…

В голосе ее подозрительно слышались близкие слезы, чего Игорь Александрович вообще не выносил. Равно как и внезапных житейских коллизий, осложнявших течение его жизни. Нужно было что-то делать. А нежданная попутчица, похоже, вообще слабо соображала, как ей быть.

Игорь Александрович наконец-то глянул на нее — и окончательно расстроился. Перед ним была не провинциальная тетка, которая нигде не пропадет, хоть паши на ней, а худенькая, невысокая девушка. Почти девчонка. Голова туго повязана нейлоновой косынкой, выгоревшей до непонятно какого цвета, верхняя одежда (а другим словом туалет незнакомки и определить было невозможно: ни «платье», ни «сарафан», ни что-либо еще он не напоминал) тоже не поражала ни кроем, ни расцветкой. Нос покраснел от близких слез, губы дрожат… Сиротка казанская, Золушка российская. Сандрильона из Городищ, проще говоря.

— Ну, ладно, ладно, не надо плакать. Ничего страшного, по-моему, не произошло. Вернетесь домой на автобусе или на электричке. Ходит же тут какой-нибудь транспорт, кроме скорых поездов. Денег на билет я дам, да и за картошку расплачусь. Только перестаньте плакать, ради Бога! К вечеру будете дома…

— К ве-е-ечеру! — простонала сиротка. — Да меня мама убьет, если к обеду не вернусь. Она ни за что не поверит, что я случайно… Да и не знает она, что я к поезду выхожу с картошкой.

— Здрасьте вам! Это что — тайна? Вы же картошку продаете, а не… гм, да… не водкой спекулируете.

— А ей все равно, какие деньги отбирать. Узнает, что у меня свои появились, — отберет. Да еще и побьет…

— Да что вы мне страшные сказки рассказываете?! Побьет, убьет, отберет… У вас что — мачеха? Как в сказке? Знаете что: сядьте для начала. Не будем же мы с вами четыре часа стоя общаться. Сядьте, давайте вместе поедим, и вы мне все толком расскажете…

И тут Игорь Александрович осекся. Полноценный отдых плюс фактор внезапности сыграли с ним злую шутку. Он, пуще огня боявшийся «разговора по душам» и с наиближайшими-то людьми, включая жену и сына, вдруг влезает в затянутую беседу, душеспасительную к тому же, с абсолютно незнакомой деревенской девчонкой. Да какое ему в конце концов до нее дело? Совершеннолетняя, надо думать, вот пусть и выметается из купе в коридор, а еще лучше — в тамбур. И там решает свои проблемы. Сама ведь зазевалась, не он ее завлекал…

Появление проводницы в свете этих размышлений показалось Игорю Александровичу перстом Божьим. Сейчас все и решится, к обоюдному удовольствию, а он останется один и спокойно доедет до Москвы. Картошки поест, чаю попьет. В окошко, наконец, посмотрит на Россию-матушку.

Но проводница ожидавшейся от нее гармонии не внесла, а наоборот, начала прямо с верхнего «ля» и дальше пошла по всем октавам вверх.

— Ага! Со всеми удобствами, значит, поедем? Если койка свободная, то сразу нужно бабу затащить? У меня тут вагон СВ, а не бардак, гражданин!

— Но я, собственно говоря, не…

— Собственник выискался! А еще интеллигент, очки, глянь, золотые. Бригадир придет, с кого спросит? С этой лахудры? С нее, кроме вшей, и взять нечего. Постыдились бы связываться! До Москвы недалеко, а там такой швали у трех вокзалов на рубль — дюжина. На все вкусы.

Игорь Александрович растерянно взглянул сначала на проводницу, потом — на объект ее суровой критики. И — обомлел. Девушка даже не пыталась оправдаться, вообще, похоже, не собиралась открывать рот. Она и глаза закрыла, а по щекам из-под ресниц катились огромные, самые что ни на есть настоящие слезы. Первый раз в жизни мэтр, маститый сценарист и «инженер человеческих душ» видел, как плачут не от боли и даже не от обиды, а от стыда. До сей минуты он читал об этом в романах, преимущественно дореволюционных, так называемых «бульварных». А тут — на тебе: в реальной жизни, в купе скорого поезда от стыда рыдает почти ребенок. По его, между прочим, вине, хотя и косвенной.

Игорь Александрович кротко осведомился у грозной хранительницы моральных устоев МПС:

— А если я заплачу за ее билет до ближайшей станции?

— А если заплатите — везите хоть до Москвы, мне без разницы. Только ежели из вещей у вас что пропадет — мое дело десятое. А мужики, смотрю, все на один манер: что наши, что столичные…

— То есть? — все еще кротко поинтересовался Игорь Александрович, доставая деньги.

— А то и есть, чтоб было на кого залезть! — подарила его чеканным афоризмом проводница. И, спрятав деньги неуловимым, почти цирковым движением