Граф пытается исправить ситуацию, опираясь на личную преданность, собирая вокруг себя обладателей «чести» — подобно тому, как вокруг последних собираются «рыцари замка». При этом подчеркивается различная природа связей. В первом случае речь идет об отношении, укрепляющем гражданскую преданность с помощью «любви». В числе «людей», которые его любят, граф «принимает» того или иного владельца крепости. Отдаваясь в руки своего государя — графа, владелец крепости отныне привязан к нему, как сын к отцу. Но такой дар обязывает государя к взаимности, к «благодеяниям». Все покоится на «доверии» (credentia), человек сеньора должен верить в него, в его щедрость. Он ждет, он охвачен желаниями, он становится все более ненасытным. Как утолить эту жажду? Ведь ни в чем нет определенности — ни в служении, ни в его цене. Поэтому сеньор постоянно становится жертвой обвинений в «злом умысле», ибо он запутывается в своих обещаниях, бессилен полностью их выполнить. В отношениях такого рода ложь неустранима. Очевидно, государь еще способен удерживать всех в «ежовых рукавицах». Гуго, желавший получить все, почти ничего не добился. На какое-то время его удовлетворит немногое. Но составленный по приказу Гуго документ заставляет думать, что он таит надежду в один прекрасный день добиться большего и будет тогда обвинять графа в обмане.

Таким образом, налицо тенденция замены былой публичной организации отношениями, основанными на привязанности. Они лишены той прочности, которой обладала публичная организация. И тем более им не свойственна сила, объединявшая рыцарей и их господина в замке. Для восстановления порядка необходима была кодификация складывавшихся отношений. Именно потому Гильом Великий в те годы обратился к одному из самых опытных законников — к епископу Шартрскому Фульберту. Выбор пал на епископа, что было естественным по двум причинам. Во-первых, потому, что отношения доверия между господином и его человеком строились на клятве, то есть на сакральном акте. Во-вторых, потому, что Церковь жила «по закону», управлялась в соответствии с писаным правом, которое быстро совершенствовалось. Выполняя заказ, ученый опирался на «авторитет книг», однако то были не сборники по каноническому праву, но, как показал С. Кароччи, произведения Цицерона.

В чем заключается долг «верного человека», который поклялся быть преданным своему dominus — господину? — Никоим образом не причинять ему вреда. Епископ использует шесть взятых у Цицерона понятий для определения того, что оберегается благодаря верности от любой «вредоносности». В первую очередь, это личная неприкосновенность сеньора, затем следуют: его «тайна» (то есть частная жизнь его дома); замки, с их помощью он себя защищает, он держит их в своих руках (именно этот пункт сир Люзиньяна соглашается соблюдать, когда разорвана его частная связь с господином; но государственную преданность он все же сохраняет); далее следуют: право сеньора вершить суд, дела, затрагивающие его честь, его владения, наконец, задуманные им предприятия. Верность оказывается не чем иным, как клятвенным ручательством обеспечивать безопасность. А безопасность включает в себя все те элементы, которые содержатся в еще сохранившихся на пороге XI века осколках прежней политической системы.

Однако Фульберт дополняет понятие безопасности новым позитивным содержанием. Если сеньор обустроил, «посадил на землю» своего человека, то последний должен не только воздерживаться от причинения зла господину, но и совершать добрые дела, дабы быть достойным благодеяния. В соответствии с шестью перечисленными статьями он обязан оказывать сеньору поддержку словом и делом (именно это подразумевал Гуго под «служением»), при условии что сам сеньор (вот чего требовал Гуго) на все ответит взаимностью. В противном случае сеньор окажется человеком «недобросовестным», имеющим преступные намерения. Но еще более преступен «обустроенный» человек, если он не исполнит свой долг; его называют предателем, клятвопреступником. Действительно, сеньор только обещал, человек же давал клятву. Как нарушитель клятвы он подлежит наказанию, налагаемому по «божественному закону».

Епископ Шартрский не преминул вспомнить об интересах Церкви. По его мнению, церковное правосудие могло бы рассматривать и случаи клятвопреступлений. Подобно тому, как Церковь стремилась решать брачные дела, ей следовало бы заниматься конфликтами между противостоящими светскими силами. Но особенно Фульберт настаивал на необходимости заменить неустойчивое взаимодействие морали, основанной на родстве, и обязательств, вытекающих из клятвенного обещания, системой, которая была бы санкционирована законом. Это предложение как бы переворачивало составляющие, которые должны были войти в новую систему. Фульберт делает упор на характеристике, которая лишь смутно видится в записке, заказанной Гуго из Люзиньяна, а именно: только благодеяние или, точнее, обустройство на земле сеньора создает обязательство служить ему, любить его. То есть отныне основанием службы и любви является не дар, который только лишь обещан, но реальное предоставление благ, позволяющих человеку осесть на земле, обзавестись хозяйством. Обзаведение отличается от фьефа, представлявшего собой лишь участие в доходах от властного принуждения. Именно благодаря названному переворачиванию вырисовывался феодализм, настоящий феодальный порядок, при котором передача какого-либо блага в пользование неразрывно связана с принесением присяги на верность и оммажа, делающим фьеф главным элементом.

Такова была модель, представленная князю ученым мужем. Предлагалось перейти от доверия, от упований к пожалованиям, создающим положительные обязательства, от преданности — к феодальному принципу, от импровизации — к системе. Но для исполнения этого плана на практике нужны были время, длительное самообучение. И особенно необходимо было согласие государей на то, чтобы «обустройство», предоставление фьефов в обмен на службу пришло на смену той «чести», которой их предки когда-то наделяли предков сегодняшних верных людей.

Благодаря сведениям, почерпнутым из пуатевенского документа, мы можем лучше понять, как осуществлялась в те времена княжеская власть на французском пространстве. Везде она сталкивалась с одной и той же проблемой: удержать замки. В некоторых провинциях власть государей была крепче. Таково было положение в графстве Фландрии, краю диком, где укоренилась франкская система. Здесь в каждой крепости имелся шателен, зависимый от графа, который время от времени останавливался поблизости от башни. В отсутствие графа пателен председательствовал на судебных собраниях, в которых, как и в каролингские времена, участвовали свободные люди, так называемые эшевены — должностные лица. Все воители края собирались в один отряд, сопровождая графа во время его выездов за пределы своих владений. В пограничьях Фландрии ее государь получал знаки признания своего верховенства от подвластных ему графов, таких, например, как граф Гина.

Похожей была ситуация в герцогстве Нормандии. Дудон прославил порядок, установленный Роллоном и оказавшийся устойчивым. Роллон учредил «бан» (ban). По объяснению Дудона, «бан» — это «запрет». Этим словом обозначали санкции, которые епископы накладывали в своих округах на нарушителей мира. Таким же образом стали наказывать людей, нарушивших общественный порядок, — их изгоняли из общины, объявляли вне закона, ставили вне общества. Мера оказалась действенной, прекратились грабежи. Герцог пожелал лично в этом убедиться: он приказал вечером оставить в чистом поле плуги, дабы удостовериться в прочности мира в герцогстве. На весьма обширной его территории представители герцога — виконты — подчинялись ему точно так же, как шателены во Фландрии подчинялись ее графу. Что касается знати, «первых лиц», то их привязывало к государю «клятвенное слово и добровольно протянутые просительно сложенные руки». Однако порядок установления нарушался распрями, которые вспыхивали там, где должна была бы царить самая тесная дружба, — в родственном окружении государя. Это окружение было слишком многочисленным, ибо вожди скандинавских викингов имели по нескольку жен. Испытывая ревность к тому, кто станет единственным наследником, его братья, дядья, кузены объединялись, чтобы занять освобождающееся место или захватить часть наследства. Герцогская власть оказывалась в кризисе. Самый тяжелый из них разразился в первой половине XI века. Вильгельм, равно как и его предшественники, не был рожден в законном браке, он был бастардом. Однако Церковь стала осуждать внебрачные связи «на датский (т. е. скандинавский) манер». Незаконнорожденность Вильгельма на самом деле была использована как повод, чтобы оспорить его право на наследство. Будущий герцог оказал сопротивление, опираясь на очень сильный замок — в Кане. В споре с его родней Вильгельма поддержал король. Франции, который был рад тому, что может упрочить свой патронаж над одним из государей, а также новые люди, составлявшие собственную клиентелу герцога. Вильгельму удалось обуздать виконтов, восстановить гражданский мир, щедротами привязать к себе воинов. Платой за эти благодеяния было служение герцогу с оружием в руках, в кольчуге, в добрых доспехах. Ради окончательного утверждения своей власти герцог отправился завоевывать Англию. Он бросил клич «молодым», причем не только в Нормандии, но и во всех краях по берегам Ла-Манша, поднял папский стяг как рыцарь Божий, оберегаемый святыми реликвиями. При Гастингсе Господь даровал ему победу, полную победу; соперник герцога был убит, а сам он стал королем земель по ту сторону пролива. Там государь расселил своих друзей, добыл немало денег. Их оказалось довольно, чтобы построить в Кане два прекрасных монастыря, один — мужской, другой — женский. Они должны были стать знаками благодарности Вильгельма за милость небесную, а также искупления за кровосмесительный грех, в котором его обвиняли строгие клирики. Кроме того, добытые деньги позволяли проявлять щедрость, удерживать таким способом местную знать. После смерти Вильгельма между его сыновьями вновь вспыхнул спор. Верх в нем взял в конечном счете самый младший. Он добился на съезде всех знатных людей нового одобрения старинных положений, которое недвусмысленно запрещали возведение частных замков: установление контроля над системой замков представлялось первостепенной задачей.