Каракули это, а не дорога.

Нет.

Что ты там видишь?

Попытки.

Попытки сделать что?

Систематизировать пространство, говорит он.

Что значит «систематизировать пространство»?

Это значит подчинить его себе, говорит он.

А что ты с ним делать будешь, с этим пространством, когда подчинишь?

Наведу в нем порядок, говорит он.

Пространство беспорядочно?

Да, говорит он.

Пространство беспорядочно.

А я знаю, куда он прячет письма, которые даже не открывает. Он их все до одного хранит.

Когда-нибудь я их прочитаю.

Жизнь Последнего я разрушать не буду. Его надо беречь как зеницу ока.

Завтра Фаррелы. Потом Слоумены и Дженксы.

Смотри, малышка, не испорти все.

9.46 вечера.

Хоть бы сегодня обошлось без всяких снов.

21 апреля 1923

Семья Мартинов.

На первом же занятии я заметила, каким безумным взглядом мистер Мартин смотрит на дочь. Действовать нужно было очень аккуратно, и я осталась довольна собой. Мистер Мартин присутствовал на уроках: сидел в углу комнаты в кресле. И не произносил ни слова. Только в конце он поднимался и с благодарностью пожимал мне руку. А дочери говорил: Молодец, Рэчел.

На почве любви к ней у него просто крышу снесло.

Девчушка играла неплохо.

14 лет. Очень хорошенькая, ничего не скажешь.

Однажды, когда она закончила играть, я наклонилась к ней и поцеловала в губы. Девочка никак не отреагировала. Тогда мы сделали это традицией. Всякий раз, когда она хорошо играла, я наклонялась к ней и награждала поцелуем в губы. Отец молча на это смотрел.

Как-то раз поцелуй получился более долгим. Я закрыла глаза и приникла к ее губам.

Мы подготовили как следует «La cloche de loin».[11]В четыре руки. Тысячу раз отрепетировали.

Садитесь поближе, предлагаю я отцу. «La cloche de loin» мы играем лично для вас. Садитесь поближе.

Он придвигается вместе с креслом к роялю.

Мы играем все целиком. Рэчел отлично справилась. Я ею довольна. Наклоняюсь и целую ее в губы. Потом улыбаюсь и перевожу взгляд на отца.

Он в замешательстве. Не знает, что делать.

Правда, она замечательно играла? спрашиваю я.

Девочка улыбается.

Отец приподнимается с кресла. Они целуются. Чмокают друг друга.

Девочка нервно смеется. Я, словно в шутку, награждаю их аплодисментами. Пока все.

Кажется, я забыла упомянуть, что он вдовец.

Он вдовец.

Теперь он ставит кресло прямо около рояля. Три месяца — и он покупает рояль. Еще три месяца занятий.

Я целую Рэчел в губы, закрываю глаза и пускаю в дело язык. Она отодвигается. Смотрит на меня. Я улыбаюсь и повторяю все сначала. Языком приоткрываю ее губы. Ее язычок отвечает на мое прикосновение. Я отстраняюсь и улыбаюсь ей. Говорю, ты большая молодец. Она поворачивается к отцу. Того уже трясет. Целуются. Я вижу, как приоткрываются их губы. Потом они смеются.

Шесть месяцев прошло, и я засобиралась. Отец с дочерью выходят проводить меня — держась за руки, они стоят в дверях. У мистера Мартина больной вид, говорит Последний. Глаза у него больные. Так и есть, говорю я.

Спать ложусь голодной. Не могу так больше. Ненавижу бедность. Пора задуматься о будущем. Не могу больше ждать. Надо бежать отсюда.

Варианты:

уехать к сестре

выйти замуж

застрелиться

уехать к сестре, выйти там замуж и застрелить мужа.

Voilà.

Не хочу спать в одиночестве. Иду к Последнему в фургон. Я так иногда делаю. Он отдает мне передние сиденья, а сам ложится сзади. Люблю ласкать себя, когда он спит. Я подозреваю, что он притворяется. Это меня возбуждает. Когда я кончаю, то даже не пытаюсь сдерживать стоны. Хочу, чтобы он все слышал.

Я бы хотела, чтобы он тоже так делал. Я прихожу к нему ночевать и прошу об этом. Подожди, когда я усну, и займись онанизмом. Ты сделаешь это для меня?

Нет, у меня смелости не хватит предложить ему такое.

Просто не хватит смелости.

Но мне бы хотелось.

9.40 вечера.

22 апреля 1923

Я его попросила. Я, наверное, совсем с катушек съехала.

Проснулась и сразу спросила, выполнил ли он мою просьбу.

Да.

Тебе понравилось?

Он не ответил.

Странно. Лучше не думать об этом.

Жара была страшная, и мы ехали с опущенными стеклами.

Очень хотелось играть. Весь урок у Коулов играла одна я. Скарлатти, Шуберт. Миссис Коул осталась довольна. Это моя ученица. Ей 34. В таком возрасте начинать поздно. Но это ее заветная мечта. Я к ней привязалась. Не хочется разрушать ее жизнь. Она этого не заслужила. Но и я не заслужила такой жизни. Виноваты большевики и революция, говорит миссис Коул. Неправда.

Я не верю в Историю. История — оптический обман. Ее делают единицы, а приписывают всему человечеству. Но это неправда. История — дело немногих.

Перед лицом Истории главное для нас — не принимать участия. Это они считают, что мы должны принимать участие. Они хотят, чтобы мы разыгрывали свои спектакли на сцене их безумия.

Коллаборационисты Истории: те, кому надлежит принимать участие в

Я не отношусь ни к тем, ни к другим; мне безразлично, кто победит. Если даже победитель и лишит меня всего, то я его врагом не стану. Я бы могла потерять все, что имею, за карточным столом или во время землетрясения. Одно другого стоит. Я вне их борьбы. При чем тут я? Придется им как- нибудь без меня обойтись.

Некоторые отправились сражаться за них, за чужие интересы — они просто не смогли противостоять шантажу. Из-за этого же многие погибли.

Психи.

У миссис Коул четверо детей и муж. Замечательная такая семья. Но один ребенок какой-то странный. Маленький-маленький и никогда не разговаривает. Бледный как мертвец. А взгляд настолько проницательный, что взрослые даже глаза опускают. Поговаривают, что иногда он творит необъяснимые вещи. Волшебство, да и только, посмеивается отец. Но прекрасно видно, что в глубине души у него таится страх. У всех обитателей этого дома в глубине души таится страх.

En passant[12]я начала говорить им, что в доме царит какая-то необычная атмосфера. Чарующая, сказала я. Они не поняли толком, комплимент это или нет.