осознается лишь при переходе на последующий. До тех пор она искренне воспринимается как реальнейшая из реальных и единственная из возможных.

Глава 21. Первый шаг

Есть вещи, которые не отменишь. К примеру, военные, прошедшие горячие точки, встречаясь, называют себя «братьями» (пусть даже служили в разных частях страны). Больного онкологией до конца понять может только больной онкологией. А родитель, потерявший ребенка, почувствует наибольшую близость с другим человеком, пережившим такое же горе.

Есть то, что за гранью, куда не ходят по собственному желанию и откуда далеко не всегда возвращаются. Если ты побывал в аду (войны, болезни, утраты), то наибольшее доверие у тебя вызывает тот, кто прошел похожий опыт. Он просто «свой», тогда как остальные в чем-то (а точнее, в своих размышлениях, представлениях, теориях и сочувствиях) «чужие».

Она думала об этом, поднимаясь на очередную лекцию по довольно крутой бетонной лестнице на третий этаж ребцентра. Сейчас она откроет дверь,

и там будут свои. Грустные и веселые, уверенные и испуганные, мужчины и женщины, с образованием и без, – все очень разные и одновременно очень «свои» друг другу. Прошедшие сквозь один ад. Слушающие рассказы друг друга о безумствах, страстях, запоях, предательствах, детских мечтах и взрослом тотальном крахе и представляющие, а точнее, вспоминающие это на своей шкуре с точностью до мурашки.

Довольно быстро, оказавшись в ребцентре среди таких же зависимых, она поняла, что их истории отличаются по-хорошему лишь географическими названиями, марками машин и именами окружавших людей. А в остальном это была одна история – иногда чуть длиннее или чуть короче – человека остро чувствующего, много пережившего и мало с чем научившегося справляться. История, где, как правило, было много лихачества, сопротивления, часто позерства, а чуть глубже – страха, одиночества и тоски по теплу.

Вчера в кабинете Юрия Александровича они обсуждали первый шаг программы выздоровления. «Мы признали свое бессилие перед алкоголем, признали, что наши жизни потеряли контроль». Говорили о том, что важно признать свое бессилие перед болезнью и простить себя, признать невозможность контролировать то, что сильнее тебя. Она отвечала: «Я не могу себя простить. Как это возможно? Я виновата перед детьми». И вроде бы она была искренна в этот момент, но одновременно чувствовала какой-то лишний драматизм в своих словах. Словно держалась за вину, хотела ее, опиралась о нее и свое страдание.

«Они же ни в чем не виноваты, а я их постоянно подвожу. Я вру им, я не справляюсь, я их пугаю, я ухожу в запоях из дома…»

Шрек поднял на нее глаза. Они не были привычно прищурены, так же как не было и полуулыбки на губах. «Я. Я. Я. Так много „я”, Таня, хотя вроде бы ты пытаешься о детях что-то сказать… А избить до полусмерти товарища, оставить его инвалидом, потому что ты пьян в хлам и ничего не соображаешь, можно себе простить? Это уже все случилось, понимаешь. Давно случилось. Что дальше? Любоваться своей виноватостью или меняться и впредь поступать по-новому?»

Таким она своего консультанта еще никогда не видела. Он говорил откуда-то очень из глубины, и в его словах не было легкости невиновного, было нечто другое…

– Хорошо, я подумаю, – сказала она и вышла из кабинета. Было неловко. Словно ей показали нечто очень личное, что и пугало, и разочаровывало.

Юрий Александрович оказался обычным человеком. Это было неприятно. Совсем не хотелось его видеть таким. Но если он такой же, как она, со своими грехами и сожалениями, откуда в нем столько спокойствия и уверенности? Если он не чувствует вину, то что же он чувствует? Что за интонация была в его словах?

Если я бессильна перед алкоголем, если не могу управлять собой и одновременно приношу другим людям боль… Но я же не хочу приносить боль, но ведь приношу… Как это назвать, если не виной?

Она пыталась вместить внутри сразу всё: вот она, бессильная сопротивляться веществу, вот ее близкие, измученные и израненные ее употреблением. И если они не виноваты и она не виновата, то что тогда? Она представила себя стоящей перед ними. Представила лица. Свое, матери, мужа, детей… Горе. Вот что это. Горе. Это мое горе и их горе. Горе как тупик, где все испробовали все известное и оказались бессильны…

Она еще раз перечитала первый шаг: «Мы признали свое бессилие перед алкоголем, признали, что наши жизни потеряли контроль». Теперь от этих слов было грустно, горько, но как-то спокойно и, как ни странно, не так безнадежно, как в желании найти виноватых… А вдруг и правда есть выход, просто за пределами тех представлений, пониманий, причин и следствий, где она его искала?

Признание бессилия – важнейший шаг в работе как с зависимостью, так и с созависимостью, и при этом часто самый сложный во всем процессе выздоровления. Чтобы разделить, где человек имеет возможность усилия, а где, наоборот, бессилен, предлагаю для начала разобраться в разнице между виной и ответственностью.

В здоровом варианте чувство вины как переживание внутреннего давления служит нам маркером того, что мы скорей всего принесли другому человеку ущерб, и сила появившегося давления вины дает нам возможность сориентироваться, в какой мере нам важно возместить принесенный ущерб. Далее мы, соответственно, компенсируем, и вина уходит.

Хроническая вина – это когда словно есть некто большой (верховный судья, строгий учитель, бессменный надзиратель), кто знает, как правильно, и есть маленькая Я, этому большому подчиненная и одновременно с ним воюющая. С одной стороны, я очень стараюсь быть хорошей и соблюдать все выданные сверху правила, с другой – часто с ощущением вины и стыда саботирую или, даже прикладывая все усилия, не справляюсь, так как эти требования, ожидания, правила не учитывают мои размеры, количество сил, объективные ограничения. Человек оказывается в постоянном перенапряжении – сначала в попытках не ошибиться, а если последнее происходит – в переживании вины и недостаточности. Вина всегда предполагает, что я могла по-другому, просто не сделала, тем самым претендуя на некую божественность, так как только некто всесильный может предвидеть все и всегда действовать идеально. К тому же хроническая вина часто сопровождается стыдом, поскольку переживание обычно затрагивает не только некий поступок, но всю личность: «Меня такого быть не должно».

Ответственность – это когда есть Я большая и разная и большой и разный мир вокруг. Телесно разница в том, что центр меня находится во мне же, а не вовне и есть точное ощущение кожи и собственных размеров. Я признаю свои собственные размеры,