Она замолчала.

– Петен знал, что такое война. И он сделал то, что должен был, чтобы спасти нас от еще одной.

– Но мама, у него не вышло! Он не спас нас от еще одной войны. Мы находимся прямо в ее центре.

Она нахмурилась еще сильнее, и я поняла, что, по ее мнению, мы не были в центре войны. На этот раз мы оказались в стороне.

– Для твоего отца это было очень непросто, – продолжила она. – Мы и представить себе не могли, что дойдет до такого. Мы оба думали, что лучше объединиться с немцами, чем воевать с ними.

– Объединиться?

– У нас не было армии, чтобы дать им отпор.

– Но… Разве это не делает нас коллаборационистами?

– Нет, Шарлотта, нет!

Она снова взяла мою руку, на этот раз она сильно ее сжала.

– Мы простые мирные жители. И мы делаем все, что в наших силах, чтобы выжить, – растим семьи, продолжаем жить, потому что… потому что у нас нет выбора. Это все, что мы можем. Мы не солдаты.

В этот момент мне даже захотелось обхватить ее руками, но жестокие слова папы все еще звучали у меня в голове. Теперь я не знала, как себя вести, что думать о своих родителях. У меня было ощущение, что меня уносит от них течением в другую стороны.

Я хотела только Жан-Люка.

Санта-Круз, 24 июня 1953 года

– Дранси. Ну, расскажите нам, чем вы там занимались.

Джексон выдвигает стул и падает на него, вытягивая свои длинные ноги вперед. Жан-Люк изучает его. Его выпирающий лоб и узкий нос делают его похожим на хищника. И теперь, похоже, он нацелился на свою жертву.

– Я был работником железной дороги. Я работал на Французские национальные железные дороги с пятнадцати лет.

– Французские национальные железные дороги?

– Да.

– Которые захватили нацисты.

– Да.

– Значит, вы работали на нацистов в Дранси.

– Не совсем так.

Он делает паузу и чешет затылок. Так вот чего они хотят от него – признания, что он еще одна нацистская шлюха?

– У меня не было выбора. Меня послали туда. Никто из нас не хотел там быть.

– Еще бы!

Джексон наклоняется вперед и смотрит ему в глаза.

– Готов поспорить, евреи особенно не хотели быть там. Вы знали, что они увозили их в лагеря смерти?

– Нет.

Брэдли делает вдох.

– Вы слышали выражение «лагерь смерти» раньше?

– Нет! Никогда!

Жан-Люк делает вдох и дает себе минуту, чтобы подготовить ответ.

– Хотя мне было понятно, что многие из заключенных умрут в поезде или когда прибудут в пункт назначения.

– Но вы говорите, что не знали, что заключенных отправляют в лагеря смерти.

Он не моргнул и не двинул ни единым мускулом. Он пытался сформулировать, в чем различие между знать и понимать. Он потирает пальцами переносицу, пытаясь заглушить пульсирующую боль в голове.

– Вы знали, что Аушвиц был лагерем смерти?

Джексон продолжает давить, его голос становится громче.

– Нет! Я не знал!

Они холодно на него посмотрели. Он был уверен, что они ему не верят. Они ненавидят его, даже не зная его.

Вдруг Джексон встает на ноги.

– Мистер Боу-Чемпс, может, вы хотите рассказать нам что-нибудь еще?

Пульс Жан-Люка учащается. Что им известно?

Джексон не сводит с него свои глаза-бусинки, но Жан-Люк изо всех сил пытается сохранить невозмутимое выражение лица.

– Значит, нечего сказать.

Джексон отворачивается и кивает Брэдли.

– Наше расследование продолжается. Мы просим вас оставаться в пределах штата Калифорния на случай, если нам потребуется вызвать вас на допрос. Теперь вы можете идти.

Сердце Жан-Люка бешено колотится, пока они ведут его по коридору, спускаются с ним по ступеням и выводят через главный вход. Когда они отпускают его наружу, он делает глубокий вдох, наслаждаясь свободой. Все будет в порядке.

Он жалеет, что не попросил позвонить Шарлотте, чтобы она его забрала, но он был не в том состоянии, чтобы думать о таких мелочах. Может, скоро приедет автобус. Его переполняет нетерпение, как будто намекая ему, что он уже достаточно ждал. Жан-Люк решает забыть о деньгах и берет такси, чтобы отправиться прямиком на работу. Он и так пропустил половину рабочего дня.

Он звонит Шарлотте с работы уже ближе к вечеру. Жена тут же берет трубку, ее быстрая речь выдает тревогу.

– Слава богу, это ты. Что случилось? Что им надо?

– Не беспокойся, я уже на работе, но мне надо будет остаться допоздна, чтобы наверстать рабочие часы. Поговорим дома.

– Когда ты вернешься?

– Не раньше восьми.

– Ладно. Я оставлю тебе теплый ужин.

Когда такси оставляет его около дома в 8:30, он подавляет в себе желание побежать до входной двери. Кто-то может следить за ним. Как только входная дверь защелкивается за его спиной, он с облегчением выдыхает. Он стоит так около минуты, вдыхая запах лимона и розмарина. Дом.

Шарлотта выходит из гостиной.

– Что произошло? Чего они хотели?

Слова срываются у нее с языка. Она даже не здоровается с ним.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь!

Он смотрит на нее, глаза болят от усталости.

– Но что они сказали? – продолжает она.

– Ничего, если честно. Просто задали несколько вопросов по поводу того, чем я занимался в Бобиньи.

– Ничего про?..

– Нет, ничего.

– Но что будет, если они узнают?

– Они не узнают. Это практически невозможно.

– Практически!

Запустив руки в волосы, она сжимает их в кулаки и закрывает глаза. Потом тут же открывает их, ее зрачки расширены и похожи на две черные бездны.

– Практически значит, что это возможно. Возможно!

Ее приглушенный крик становится громче.

Жан-Люк делает шаг к ней, дотрагивается до нее, хочет успокоить.

– Шарлотта, тише. Сэм уже спит?

Она смотрит на ступеньки и кивает.

– Пойдем в гостиную.

Он протягивает ей руку.

Шарлотта ее игнорирует, но идет за ним в гостиную.

Он замечает высокий стакан на буфете.