– От уж хрен! – вскочил Вовка. – Ни фига не часто! Один токо раз и была, я считал. Это она кого-то с работы приводила, что ль… Славно так гуляли, пели, пили… Почти до утра сидели, я слышал. Ишо подумал, ежли ишо раз соберутся, всенепременно сам к имя прибуду. А потому как сосед, имею право! А оне и не собралися.

– Ага, точно, не собиралися больше, – подтвердила жена. – И ваще, к ей даже гости не приходили. Я не видела.

– А я видел! Как-то калитку открывала бабе какой-то, – снова встрял Вовка.

Мысль о «Ванише» ему не нравилась, куда как приятнее было бы купить пивка, но Надьку не переспоришь. Тогда, может быть, гостьи сами увидят, что его следует поощрить?

– Молчи уж! Открывала она… Дочка это была Софьина. Дочку и я видела, удивил, – фыркнула Надежда. – Точно, она тута появлялась. Но тоже нечасто, токо в хорошую погоду.

– Это ж почему? – вздернула брови Татьяна.

Надежда на всех посмотрела немножко свысока, дескать, где б вам догадаться, ежли б не ее наблюдательность, ее ум, а также сообразительность!

– А потому! Дом-то частный, почитай, в деревне находится. Вот она и приезжала сюда, чтоб позагорать. И ишо у нас молоко иногда брала, раза два, наверное. А в плоху-то погоду чо здеся делать?

– А в последний день, вы не видели, к Софье никто не приходил? – допытывалась Татьяна.

– Не, не видела. В последний день я токо пожар усмотрела. Я воопче думала, ее и нет там вовсе, а милиция приехала, и оказалось – там она. Прям така неприятность…

Зинаида с Татьяной все же купили Надежде «Ваниш». А Вовке больше ничего не обломилось – жена сунула ему под нос сухонький кулачок, и здоровенный детина вмиг скис и растерял боевой задор.

Домой подруги подъезжали уже в десятом часу.

– С ума сойти! Знала бы, что эта семейка так нас мурыжить будет, ни за что бы не поехала, – ворчала Татьяна. – Столько времени Вадька с Леонидом.

– А не поехала бы, и не узнали б ничего, – отозвалась Зинаида. – Разве б я одна с ними управилась?

– А что узнали-то? Только больше запутались…

Зинаида снова припала к топору. Как-то за всеми разговорами никто и не догадался вернуть его хозяину, и теперь Зинаида с ним почти срослась.

– Тань, и что получается? Софье по наследству достается дом…

– И Валентина про него знает, непонятно только, почему тебе ничего не сказала, – добавила Татьяна.

– Да, Валентина про него знает. Мало того, она даже несколько раз туда приезжала… Тань, а это не Валентина ли, а? Ну, в смысле, мать прикончила…

– Ты у меня уже спрашивала.

– А, ну да, она тебе говорила, что не убивала… И все же, смотри…

Зинаида подпрыгнула от неожиданной догадки, лихо шибанула подругу по плечу, и та резко дернула рулем, вильнув чуть ли не на встречную.

– Смотри! Если дом перешел в наследство к Софье, потом он перейдет Валентине. Так? А если домишко к тому же обещают снести, то очень неплохой повод получается!

Татьяна теперь ехала тихо, каждую минуту ожидая от подруги новых шлепков. Почти ползком она подкатила к дому Зинаиды, все мысли ее уже унеслись к сыну, и раздумывать над происшествием не хотелось. Однако и от Зинаиды не так легко было отвязаться.

– Это, Зина, называется притягивание версии за уши. Зачем Валентине какой-то «неплохой повод», если у нее своя собственная квартира есть? Нет, я понимаю, лишняя жилплощадь никогда не помешает, но ведь Валентина должна понимать, что на нее первую падут подозрения. Она бы тогда скорее придумала матери какой-нибудь сердечный приступ устроить. И при чем тут «Я не такая»? Не забывай – у Вадьки на руке ведь то же самое написано. Выходит, преступник – тот, кто избил его и убил Софью.

Зинаида вздохнула и полезла из машины.

– Ладно, Тань, спасибо, что подвезла. Ты завтра с утра?

Татьяна мотнула головой и вдруг вспомнила:

– Зин, слушай, закрутилась, чуть не забыла! Завтра у нас такой день… В субботу в театре показ, я, помнишь, тебе рассказывала, что два раза в месяц у нас показы мод проводятся. Так вот, завтра вечером обсуждение будет, а обсуждать любые вопросы наши дамы привыкли в комфорте, за рюмочкой чая и при тихой музыке, то есть в баре. Так что ты учти – чтобы ни опозданий, ни задержек, ни, боже избавь, плохого настроения. Все. Готовься.

– Ой, Таня! – крикнула Зинаида, когда подруга уже собралась отъезжать. – Тань! А может… может, Валентина и твоего Вадьку, а?

– Совсем спятила? Зачем? Он и не знает ее даже.

Дома царила тишина. Юлька не выбежала встречать к порогу, как обычно бывало, Игорек не вышел поздороваться, хотя за дверью ребят кто-то сдержанно хихикал и бубнил: «Ну тише ты! Сейчас все испортишь! Возьми вон мой носок, рот прикрой». В прихожую пришагал только Мурзик, уселся на хозяйские тапки и лениво щурил янтарные глаза.

– Странно, что это мои постояльцы не показываются? Обиделись, что ли? Мурзон, немедленно рассказывай, по какому случаю обида и где борщ? – спрашивала с кота хозяйка, скидывая сапоги.

Ребята должны были понять, что пришла хозяйка, Зинаида отчетливо слышала, как Юлька фыркает и чихает, однако выходить не торопились.

– Может, и к лучшему, – подумала Зинаида и прошла к себе.

Едва она распахнула дверь, как поняла: случилось непоправимое! Когда она уходила, в комнате все оставалось на своих местах, сейчас же не было самого главного – деревянной кровати Зинаиды. Вместо нее высилось какое-то древнее, железное убожество с острыми кольями на спинках, с высокими тонкими ножками, неумело покрашенное и даже щедро облупившееся на самых видных местах. Нет, возможно, во времена инквизиции эта груда железа тоже называлась кроватью, но сейчас сооружение больше всего напоминало орудие пыток. Во всяком случае, оставалось тайной – какой изверг упер деревянное ложе хозяйки и вместо него водрузил на то же место букет ржавых пружин.

Зинаида рухнула в кресло.

– Воды… – попросила она. Вероятно, у Мурзика, потому что больше никого рядом не было.

Мурзик отчего-то проигнорировал стоны хозяйки, зато тихонько отворилась дверь, и в проеме показались две всклоченные головы.

– Вот! Я же тебе говорила! – шипела Юлька в ухо мужу. – Для Зинаиды это будет сногсшибательным подарком.

– А… а ты уверена, что ее сейчас с ног сшибло именно от радости? – осторожно спросил Игорек.

Зинаида резко открыла глаза и, не меняя позы, отчеканила:

– Кто? Кто из вас решил осчастливить меня этой… гильотиной? Если признаетесь добровольно, не выселю.

Юлька вышла из укрытия, лицо ее повело куда-то на сторону, и девчонка от обиды даже осипла:

– Ка… кх… как, то есть, выселю? Чем же вам гильотина… то есть кровать не приглянулась? Между прочим, на ней в восемнадцатом веке спала сама княжна Тараканова!