— Называй их так, если хочешь. Ты выйдешь за меня замуж? Поверь, стоит тебе сказать «да», и все разрешится самым правильным образом.

— Серж, тебя посадят в тюрьму?

— Вряд ли. Кэти, я вынужден твердить, как попогайо, по-пу-гай, — поправился он, — выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю. Я никогда и никого так не любил. Ты мне дороже солнца, жизни. Кэти, я не могу без тебя!

Вот! Стоило его разоблачить, так и слова любви посыпались. Но они только возмутили меня:

— Как ты можешь заниматься такими грязными делами: разнюхивать, выслеживать, воровать секреты и что там еще! Шпион, разведчик — один черт! Одинаково мерзко.

И Серж второй раз косвенно подтвердил свою вражескую сущность, устроив мне допрос:

— Кэти, представь, что ты на войне. Пошла бы ты в разведку с плохим человеком?

— Нет.

— А в мирное время стала бы шпионить за плохим человеком?

— Нет.

— Сделай из этого выводы. Кэти, все складывается не очень удачно. Этот наш разговор залез не вовремя. Завтра я должен уехать в командировку. Не хочу оставлять тебя в плохом самочувствии, но сделать ничего не могу, пока ты не ответишь согласием на семейную жизнь.

— В какую командировку ты едешь? Куда? На сколько?

— В Брюссель, — нехотя ответил Серж, — примерно на неделю.

— К своим?

— Да, естественно. А Рождество и Новый год я предлагаю тебе встретить в Париже. Париж в Рождество сказочно красив. Ты ведь там не была?

Серж умел ловко менять тему разговора.

Он всегда так поступал, когда речь заходила о его работе. И еще он мастерски поворачивал дело так, что я в итоге уговаривала его сделать то, чего он сам добивался. Но теперь меня не проведешь!

— Ни в какой Париж я не поеду! Командировка у него! Да нормальный человек о заграничной командировке за месяц всем рассказывает. И еще подробно живописует мытарства с визой. А ты с ночи на утро — мне в Брюссель по делу срочно!

— Верно, по делу и срочно.

— Серж, очень тебя прошу — сдайся властям! Я не могу жить по уши во вранье. Раньше — могла, а сейчас — не смогу. Тебя надолго посадят? Я тебе передачи буду посылать и на свидания ходить. Господи, как я не хочу с тобой расставаться!

— Кэти, ты выйдешь за меня замуж?

— А ты сдашься?

— Дьявол! Я начинаю потерять терпение. Мы ходим по кругу. Больше того, что сказал, я тебе не скажу. И жду твоего ответа.

— Когда мы учились в седьмом классе, в школу прислали нового учителя литературы. Молодого, после института, со стильной бородкой и в джинсах. Все девчонки с пятого по десятый класс дружно в него влюбились. Он факультатив вел по западной литературе — мест за партами не хватало. Он предлагал нам читать классические драмы Корнеля и Расина, на которых мы засыпали после первых же строк. Рассказывал об основном конфликте в литературе того времени — конфликте между гражданским долгом и личными чувствами. Мы слушали его и млели, а конфликт этот казался чушью собачьей. Но теперь я понимаю.., понимаю, что он есть.., что я в него вляпалась.., я не хочу предавать родину.., не хочу шпионить.., я тоже тебя.., ты мне нравишься.., я хочу с тобой.., я не могу с тобой…

Слезы, как водится, хлынули бурно и безудержно.

— О, Кэти, я знаю только один способ прекратить твои слезы, — прошептал Серж, отрывая меня от подушки и покрывая лицо поцелуями.

Что и говорить, способ был безотказный.

Утром Серж разбудил меня ни свет ни заря. За окном — сплошная темень, а он одет в пальто, на полу стоит чемодан.

— Мне пора, любимая, — сказал Серж, целуя на прощание. — Все будет хорошо.

Еще он напомнил, где лежат деньги, мне велел как следует питаться, а Рэю — хорошо себя вести. И ушел.

* * *

Говорят, нет ничего хуже, чем догонять и ждать. Догонять мне было некого, а вот ждать — да еще неизвестно чего, у моря погоды, — пришлось.

Правда, нынче я тосковала не одна. Печальный Рэй большую часть времени лежал в прихожей, мордой к входной двери, уткнув нос в ботинок Сержа. Когда нам приходилось совсем лихо, мы шли в квартиру Сержа и молча сидели там на диване. На комоде осталась только одна фотография его жены и дочери.

Я не просила, но Серж убрал остальные — заметил, что я упираюсь в них взглядом.

Мой портрет, кстати, ему не пришло в голову оформить в рамочку и поставить на видное место. С другой стороны, что же он галерею из дам сердца будет сооружать?

И сколько нас было?

Порыться в бумагах, найти снимки? Я ведь знаю, где они лежат — в нижнем ящике комода. Вдруг наткнусь на какое-нибудь шпионское оборудование или секретные бумаги?

И вообще это неприлично — рыться в чужих вещах. А вражескому агенту соблазнить честную российскую девушку прилично?

Фотографий было не десятки — сотни, целый чемодан. Лет за двадцать. Я рассматривала их несколько часов, и голова у меня пошла кругом. Я относилась к Сержу как к подарку небес, свалившемуся мне в руки, и всерьез не задумывалась над тем, что прежде он мог принадлежать кому-то другому.

А Серж до меня прожил целую жизнь.

Альбомы с детскими фотографиями пролистнула быстро. Как же, «родился, учился за границей» — ни одной детали из нашей жизни, сплошное импортное благополучие. С трудом узнала Сержа, выпускника какого-то университета, — в мантии и со смешной шапочкой средневекового алхимика на голове.

Те снимки, на которых он был молод, вызывали у меня странное чувство, даже не ревности, а обиды. Словно я отказывала ему в праве на молодость, словно он глупостями занимался, вместо того чтобы быть рядом со мной. И не важно, что я в это время лежала в колыбели с соской во рту или лепила куличики из песка.

Я всматривалась в мгновения чужой жизни, выхваченные щелчком фотоаппарата, обрезанные по краям, и пыталась понять, что за человек была жена Сержа. Вот она забирается на пирамиды, катается на водных лыжах, позирует с фужером в руках на каком-то приеме, сидит за рулем открытого спортивного автомобиля… Не красавица писаная, но миловидная, стройная, всегда стильно одетая и причесанная волосок к волоску. Понять по фотографиям: была Мария немногословной или болтливой, смешливой или сдержанной, волевой или истеричной — невозможно. Да это и не имело значения: плохое умирает с человеком, в памяти остается светлое.

Пусть бы она обладала всеми добродетелями мира — женщина, смерти которой я обязана тем, что встретилась с Сержем. Только бы он нас не сравнивал — тягаться с умершими никому не по силам.

После рождения дочери количество фотографий значительно возросло — они запечатлели ее во множестве снимков — от крохотного младенца до почти подростка.

Лидия была похожа на мать — тот же овал лица, разрез глаз — и неуловимо — на отца.