Он ответил после двух звонков и спросил, где она была.

– У себя дома, – ответила Ката.

– Когда звонят, нужно отвечать! – И он сказал, что у него плохие новости.

– Ничего, мне не привыкать, – ответила Ката и зажгла сигарету.

Хильмар немного помямлил, а потом сказал, что Гардара выпустили из КПЗ.

– Ему не было предъявлено обвинений ни в чем, что касается вашей дочери. Зато сейчас он попал в тюрьму Литла-Хрёйн и отбывает срок за другие преступления: поскольку тотчас же не известил о том, что видел на Болотах, он нарушил условие, и теперь ему придется провести за решеткой по меньшей мере год. А что до его друзей, то мы тщательно осмотрели их машины и лодку, но не нашли никаких следов вашей дочери… Ничегошеньки. А для нашего следствия это, говоря начистоту, провал.

– Конечно, ведь чтобы убрать эти следы, у них был целый год, – сказала Ката, продолжая глядеть в небо. Ее первой реакцией было глубокое безразличие ко всему, что он говорил.

– Это все изменило бы, – продолжал Хильмар. – На поляне, где был обнаружен ключ, мы прошерстили и перелопатили каждую пядь земли, но и там ничего не было. И у нас нет ни одного свидетеля, который подтверил бы, что видел их на танцах. Если б в ту ночь у нас была зацепка хотя бы за одного из них, он мог бы указать на остальных. – Он добавил, что свидетель с бензозаправки на Эскьюхлид до сих пор не может толком вспомнить, в какой именно день видел этих троих, и свидетель из порта тоже. – Так что у нас по факту есть только догадки о прошлом подозреваемых, но ничего, что связывало бы их с вашей дочерью. И улик никаких нет. К сожалению… Учитывая предысторию вашей дочери, то, что она говорила при свидетелях о самоубийстве, церковной общине, в которой состояла, и родителях, – не исключено, что она сама сбежала и покончила с собой, как бы невероятно это ни казалось.

– Но как бы она это сделала? – спросила Ката и почувствовала, что как будто взбодрилась.

– Уехала автостопом из города куда-нибудь, например в Боргарнес, или прошла пешком пьяная с Сидюмули на Эскьюхлид – потому что ей было стыдно за свое состояние; там на полянке проспалась, а на следующее утро, проходя мимо автовокзала, решила уехать из города на автобусе.

– Потому что ей было стыдно и она не смела показаться на глаза собственным родителям?

– Ну, допустим. Из Боргарнеса она могла пойти по берегу, а потом все могло быть так: она решила поплавать в море, сняла одежду перед этим или уже в воде, а потом вылезла на сушу, а одежды (если она раздевалась на берегу) уже не нашла, спряталась в пещере и там погибла от переохлаждения. В суде эта версия исключаться не будет, а улик для нее не нужно.

– Понимаю, – сказала Ката, ничего не имея против такой версии. Она была занятнее, чем остальные: поехать за город и поспать на полянке одной; а потерять одежду еще не так плохо, как дать троим мужчинам сорвать ее с себя.

– Что касается допросов, то они не дали результатов. У нас нет улик для обоснования задержания Атли и Бьёртна, тем более что те, по совету своего адвоката, наверняка молчали бы как рыбы. Гардар под нажимом признался, что ему стыдно за многое в своем прошлом, и хотел бы сотрудничать с нами, но сделать ничего больше не может. Он сказал: «Они меня убьют», и мы думаем, что он имел в виду Атли и Бьёртна.

– Убьют?

– Да. А потом и вовсе отказался разговаривать. И у него есть причины бояться. С другой стороны, сейчас выяснилось, что совесть у него все-таки есть, и не исключено, что ради помощи нам он отважится на еще больший риск. Того, что он уже сделал, вполне достаточно, чтобы, мягко говоря, изолировать его от друзей. – И Хильмар сказал, что в суде эту фразу: «Они меня убьют» – непременно свяжут с тем, что творилось на этой даче, а это необоснованно. – Фраза «они меня убьют» может относиться к кому угодно, пока он или его друзья не имеют прямого отношения к тому, что произошло.

– Даже если он несколько дней караулил у моего дома? – Ката вдруг так рассердилась, что уже не помнила, что говорила, а в себя пришла на середине тирады Хильмара о том, что в полиции никто не считает это самоубийством или несчастным случаем, никому и в голову такое не приходит…

– А изнасилование? – перебила его Ката. – Чтобы закрыть тему сексуальных преступлений. Ее изнасиловали? Вы – мужчина, наверное, вы не понимаете… Вы улыбаетесь, когда обсуждаете чужие беды. Ведь это не все равно – если последним, что она видела перед смертью, был мужчина, который ее насилует, а потом и второй – и третий! Понимаете? Не надо ничего скрывать от меня из жалости. Но если никаких следов нет – никаких, как вы выражаетесь, улик: ни веществ, ни повреждений на теле, свидетельствующих об изнасиловании, – то почему все эти версии о поездках за город и прогулках на пляж, которые вы мне расписали, все-таки не подтверждаются?

– Мы точно знаем, что ее изнасиловали. – И он упомянул остатки резины, обнаруженные во влагалище, прямой кишке, в горле и за зубами. – Это такой вид резины, из которого делают презервативы. В прошлом вашей дочери ничто не говорит в пользу того, чтобы она согласилась на секс такого рода добровольно. А коль скоро это так, то мы считаем это изнасилованием.

– За зубами, – произнесла Ката после короткой паузы; эти слова оказали на нее непонятное воздействие, все более сильное, чем больше она думала над ними. За зубами. Как когда тебя клонит в сон и ты изо всех сил сдерживаешь зевоту и мечтаешь быть животным в большом стаде где-нибудь в африканской саванне, где своих чувств никто не считает нужным скрывать…

И вдруг Ката вспомнила про журнал «Юношество», почтовый ящик и флэшку. Она рассказала Хильмару о письмах и о том, что Вала завела новый и-мейл, чтобы продолжать эту переписку.

– Я попыталась зайти в этот ящик, но его закрыли. Если б не эти письма, она не стала бы напиваться. И на тот танцевальный вечер, скорее всего, не пошла бы.

– Хотите, я пошлю человека за флэшкой?

– По-моему, вам не очень-то интересно.

– Почему вы так решили?

– Слышу по голосу.

Хильмар ответил, что сомневается в том, что письма, которые он читал, написал кто-нибудь из тех троих, – и Ката услышала себя со стороны, как она соглашается: «Да, верно, это кто-то другой». И тут в ее голове промелькнуло лицо, неуловимо знакомое, но она отогнала видение прочь.

– …но не ее сверстник, – говорил тем временем Хильмар. – А мужчина средних лет или до семидесяти, наверняка с высшим образованием. Который интересуется молоденькими девочками и завлекает их к себе медленно, но верно…

– Как Йоун Бальдвин, – сказала Ката и попыталась представить, подходит ли этот типаж на роль Батори, – но у нее не получилось.

Под конец разговора Хильмар повторил, что расследование продолжается и что следствие на верном пути. В ответ на предложение вести наблюдение за ее домом Ката сказала: «Нет, спасибо», затем повесила трубку и отключила телефон.

В наступившей тишине она различала шум машин в центре города, стук распылителя и тихое жужжание мотора. Под кустами в саду на траве лежал иней, а на собравшейся в луже воде – корочка льда.