Изабел опустила жалюзи, чтобы не видеть окружающего мира, и опять уснула.

Чьи-то руки поднимали ее, и она принялась отбиваться. В ушах звенело.

— Спать, — громко произнесла она, зарываясь глубже под одеяла, но кто-то эти одеяла срывал.

Она не открывала глаз. В окна лился яркий свет. Обжигающий. Жалюзи подняты, окно открыто, и оттуда доносится запах скошенной травы. Она силой вынудила себя погрузиться в сны.

— Изабел! Иисусе. Просыпайся, детка, проснись!

Сначала она учуяла его запах и только потом открыла глаза. Люк с неподдельной тревогой смотрел на нее.

— Уходи, — пробормотала она. Во рту пересохло. Язык словно распух и прилип к нёбу.

— Не уйду! — отрезал Люк. — Ты не отвечаешь на звонки. Не открываешь дверь. Твои подруги звонили мне. Они встревожены. Мишель даже пришла в паб, чтобы меня найти. Должно быть, действительно волнуются, поскольку иначе не захотели бы меня видеть.

— Ты открыл дверь своим ключом! — упрекнула она.

— Нет, я вошел через окно. Конечно, открыл! Я беспокоился.

Он помог ей сесть и, когда Изабел поморщилась, подождал, пока она отдышится.

— Вставай потихоньку, — велел он.

— Куда ты меня ведешь?

— В душ.

Изабел замахала руками:

— Не нужен мне душ!

— Еще как нужен! Может, ты не заметила, но запашок от тебя еще тот. И кроме того, это тебя взбодрит.

Он помог ей добраться до душа и сидел на унитазе, пока она мылась. Когда первые горячие струи ударили в нее, она охнула. Он налил ей в ладони шампунь, потом — жидкое мыло. Она против воли выныривала на поверхность, и каждый раз, когда пыталась закрыть глаза и заснуть, вода возвращала ее к действительности.

Он протянул ей руку, помогая выйти из душевой кабинки, и завернул в полотенце.

— Сначала чистая одежда, потом сандвич. Я купил продукты. Французский сыр, который ты любишь. Свежие томаты. Фиолетовый лук.

— Я ничего не хочу. И тебя не хочу видеть.

— Хочешь.

Она позволила ему переодеть ее в длинное платье, хотя последнее время почти не носила платьев, предпочитая джинсы и кроссовки. Но сейчас не сопротивлялась, когда он натянул на нее трусики-бикини и красные туфли-стрейч, которые она любила. Люк отвел ее на кухню, усадил на стул.

Она услышала шорох пакетов, звон посуды.

— Я не голодна, — сказала она, но, когда он поставил перед ней тарелку, понюхала сандвич и поняла, что умирает от голода.

— Ешь. Тебе нужно есть. — Он на секунду положил ей руку на плечо. — Я уберу.

— Я не желаю, чтобы ты убирал…

— Ш-ш-ш, — прошипел он, хватаясь за тряпку.

Изабел съела обе половинки сандвича и выпила стакан сока. Голова прояснилась. Она вдохнула лимонный запах чистящей жидкости. Только что вымытая голова казалась непривычно легкой.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— Я хочу спать.

— Тебе нужен свежий воздух, — сурово заявил он. — Позже можешь выбросить меня на улицу, но пока что пойдешь со мной. Хотя бы на крыльцо. Это нам не повредит.

Он усадил ее на качели и, хотя там хватало места для них обоих, хотя они часами просиживали там вместе, болтая и держась за руки, уселся на ступеньки. Она глубоко, мерно дышала. Он ни разу не попытался ее коснуться. Не сказал ни слова, просто молча глядел. Выжидал.

— Итак, — выговорил он наконец, — как все было на самом деле?

— Почему ты не сказал мне, что она погибла? — упрекнула Изабел.

— Как я мог тебе сказать? — пробормотал он.

— Зато детектив не сдержался. Он пришел сюда и все мне рассказал. Потом я видела статью в газете. Ей было всего тридцать пять.

Он сложил руки на коленях и уставился на них.

— Я могла убить ее мальчика.

— Но не убила же! Он жив, и его отец — тоже. И слава Богу, ты жива и здорова. А та женщина стояла посреди дороги. Ее машина была на встречной полосе. О чем только она думала?

— Но в газетах пишут…

— О, газеты! Они всегда все знают лучше всех, верно?

— Я все время думаю, что если бы не свернула на ту дорогу или если бы полетела самолетом или поехала автобусом… Если бы не миллион всяких мелочей, все могло быть по-другому.

— Не изводи себя, Изабел.

— Ты когда-нибудь испытывал нечто подобное?

Она вспомнила о его измене. О том, как он разрушил их брак, об их нерожденных детях.

— Люк, почему ты здесь? Я не вернусь к тебе, и у тебя уже есть женщина.

Он поднял голову.

— Я все испортил. И может, несу наказание. Почему мне не быть здесь? Случилась трагедия. — Он встал и вытер руки о джинсы. — Как насчет китайской кухни на ужин? Я даже могу все приготовить.

Вечером он сделал блинчики с овощами и лапшу с курицей. После ужина помыл посуду, застелил кровать чистыми простынями и одеялами.

— Ложись, — велел он.

Она слишком устала, чтобы спорить. Легла и закрыла глаза.

— Спасибо, — прошептала она, но, когда подняла голову, его уже не было.

Проснулась она внезапно, мокрая от пота, не помнившая увиденного во сне, но уверенная, что это было что-то плохое. Во сне она прижимала к себе подушку и сейчас отбросила ее.

Какой-то шум привлек внимание Изабел. Она тихонько встала и прислушалась.

Храп.

Она вышла в гостиную. На диване спал Люк, завернувшийся в одеяло, наполовину свисавший с подушек. Рот был приоткрыт. Сейчас он выглядел тем мальчишкой, в которого она влюбилась, молодым чернорабочим, трудившимся на автозаправке, простым парнем. Верным в любви настолько, что убежал с ней. И он так гордился баром, так полировал стойки, как другие полируют свои машины.

Люк внезапно открыл глаза и увидел ее. Но не пошевелился. Ничего не сказал. Продолжал молчать, словно ждал ее.

Но она отвернулась и ушла в спальню.

Утром Люк ушел. Изабел снова была мокра от пота, ноги чесались, но в гостиной играла музыка. Он накрыл стол, нарезал фрукты, оставил в миске сухой завтрак. И записку: «Прости. И звони в любое время. Поешь. Прими душ. Живи своей жизнью».

К началу дня ей позвонили три репортера, и она проигнорировала всех. Она ждала, пока побледнеют синяки, и хотя приказывала себе не делать этого, читала все газеты онлайн. Но вместо того чтобы понять больше, понимала все меньше. Люди живо интересовались ее историей. Им нравилось все таинственное, Изабел не хотела читать о себе и сжималась при виде очередного фото. Но жадно впитывала любую строчку об Эйприл.