Клубы коричневого дыма поползли к остаткам отпорного круга. Профессор смолк, как язык проглотив – или что там могут глотать у себя призраки?

Последние из мелких костяных созданий сгинули под ударами скляницы. Костец, мотая остатками уродливой головы, пятился, часть его задних конечностей обуглилась и отвалилась, заострившиеся чёрные концы костей скребли по доскам пола.

Тяжело дыша, Вениамин опустил склянку. Позыв запустить ей в башку костеца он успешно подавил.

Взгляд его упал на тёмную поверхность: голова в банке – не может быть – нет, она и вправду менялась! Исчезали слепые бельма, глаза обретали человеческий вид и очертания. Каряя радужка, круглый чёрный зрачок; черты сглаживались, исчез раздвоенный чёрный язык…

– Так-так-так… – раздалось вдруг. Профессор явно пришёл в себя. – Отлично, любезный ассоциат, отлично. Весьма хорошо. Сдавай вы мне экзамен, уже ушли бы с «более, чем превосходно». Быстрота реакции, сообразительность, умение не терять голову и анализировать происходящее. Честное слово, жалею о том, что мне предстоит сделать. Из вас получился бы отменный ассистент. Но – ничего не поделаешь…

Вениамин аккуратно и бережно опустил скляницу на пол. В ней плавала голова уже не демона, но молоденькой и некогда очень хорошенькой девушки.

Карие глаза закрылись.

Костец наконец-то отполз от защитного круга; и ясно было, что для серьёзного дела он уже не годится – бока и конечности обуглены, осыпаются чёрной золой; башка зияет многочисленными кавернами и дырами, словно в неё били ломами.

В отпорной черте – широкая прореха. Именно к ней и поплыли коричневые дымные клубы.

Что-то бубнит надменный голос – Вениамин уже не слышит. У него, как и положено, только один шанс, без права на ошибку. Ближе, ближе, ещё ближе…

И всё-таки ты осторожничаешь, дорогой профессор. Твой костец отполз куда подальше, словно побитый пёс, прижимающийся к ногам хозяина.

У тебя больше нет поддержки!

Вениамин застыл на одном колене, голова опущена, руки упали вдоль тела. Глаза теперь не помогут, они скорее помеха.

Студентов не учат теперь боевой магии. «Ни к чему», – говорят. Порывшись с Алисандой в заброшенных книгохранилищах, Вениамин понимал, почему. Слишком уж часто являлись среди магов такие, что жаждали осчастливить весь свет, а если потребуется, то в принудительном порядке.

– Не надо бояться!.. – проникновенно вещал меж тем ди Фелипо.

А никто и не боится.

Правой рукой, полускрытой от наползающих клубов, молодой маг чертил руны, одну за другой, вслепую. Руны из старого «Quaedam carminibus usus defencivе[6]», когда призраки, подобные милейшему профессору, встречались куда чаще; правда, защитные символы, как и принципы, были тогда весьма безжалостны к чародеям, ибо призраки почему-то рассматривались исключительно как аппарации покойных членов королевских[7] и иных знатных семейств, защита каковых и объявлялась первейшим долгом волшебника; его собственная безопасность оставалось весьма третьестепенной.

Руны эффективны, но очень уж односторонни. Они не отражают, не отталкивают, подобно отпорному кругу. Они уничтожают, но уничтожают всё вокруг, и прежде всего – самого начертавшего их мага.

Дорога в один конец.

Ни один здравомыслящий профессор, доктор, магистр или даже скромный ассоциат не включит эти символы в свой отпорный круг. Они разнесут всё вокруг себя, исказят куда более сложные и продвинутые системы защиты, да ещё потребуют самой высокой платы – жизненной силой самого мага.

Если, конечно, он правильно запомнил все начертания, равно как и фонетические формы.

Если рука не дрогнула.

Если случайно ничего не нарушил и не повредил.

– Что это вы там притихли? – насторожился меж тем профессор.

Карие глаза на отделённой от тела голове вдруг вновь приоткрылись. Губы – уже вполне человеческие губы – вдруг шевельнулись.

«Алеф», – прочёл он, содрогаясь.

Алеф? Первый символ в руническом «алфавите»[8]. - с него всё начинается. Но какое отношение?..

Губы давно погибшей под ножом профессора девушки шевелились, и Вениамин читал так же свободно, как если бы она чётко произносила ему в самое ухо.

Алеф – Зегет – Шапсут – Ювен

Зачем это?

Четыре руны, четыре руны – но что они значат, да ещё в таком сочетании?.. Коренная Алеф, а за ней три Руны Хаоса!..

Взгляд из скляницы, казалось, говорил: «Да рисуй же в конце концов, идиот!»

Коренная Алеф – остальные, скорее всего, следует ориентировать по сторонам света – а коренную к себе, она защитит, в теории, конечно – а три взрывных, наоборот, подальше…

Рядом с древними символами появился ещё один круг.

Клубящиеся облака вдруг резко остановились у самой границы прорванной черты. Остановились, не пытаясь более сдвинуться с места.

– Ка-ак интересно… – просвистел-прошипел голос профессора, и теперь его полнила настоящая ненависть. – Гадина какая, даже из банки вредит… Ну ничего. Костец! Вперёд!

Заскрипели кости. Но теперь движения костеца сделались осторожно-неуклюжими, пробоины в голове никуда не делись, да и новые ступни взамен сгоревших не отросли. Как и прежде, чиркали по полу заострившиеся обугленные острия берцовых костей. Безглазая башка с дырами уставилась на Вениамина, и костец дуром полез прямо к магу.

Вениамин как раз успел закончить третью из четырёх рун – при кажущейся простоте каждую линию и каждый угол следовало отрисовать чётко, без дрожи, с соблюдением всех пропорций, – когда костец, скрежеща и скрипя, вломился в самим же молодым чародеем открытую прореху.

Отбивать это было уже нечем.

Недолго думая, Вен изо всех сил швырнул в морду костецу ту самую скляницу – просто от отчаяния, потому что ничего другого под рукой уже не оказалось.

Склянка отскочила от костяной башки, казалось бы, безвредно, но – нет, раскололась!

Раскололась, развалилась, тёмная жижа разлилась по полу, голова покатилась, распадаясь на глазах, словно разматывался клубок ниток, прямо под пузо костецу – и по его бокам побежали одна за другой чёрные трещины. Они росли, ширились, раскрывались с треском; костец заскрипел и заскрежетал лишёнными мягкой ткани челюстями, рванулся из последних сил, оставляя позади костяные россыпи.

А за его спиной поднималась призрачная фигура, полупрозрачная – фигура молодой девушки в сугубо формальном академическом одеянии, какое и посейчас надевают на выпускных церемониях.

Кажется, она кивнула ему, а может, и нет – Вениамин не запомнил. Потому что остатки костеца были совсем рядом, а следом за ними накатывались коричневые клубы, где таилась душа – или что там у него вместо неё? – разговорчивого профессора.

Руны под ногами Вениамина вспыхнули. В один миг полыхнули ярким и жгучим огнём, живым и настоящим; мага отшвырнуло, он врезался спиной в полки.

Клубы дыма обтекали призрачную фигуру девушки, и краем сознания Вениамин уловил что-то вроде: