Мой шарф теперь фонтанировал стихами, любовно восхваляющими достоинства Маталины в терминах, варьирующих от возвышенной поэзии до грубого эротизма. Отодвинув стопку бумаг, я выключила лампу. Дженкс начал долго и нудно возмущаться, а я встала.

— Пошли, горшок для меда, — сказала я Дженксу. — Нам пора.

Я сдернула с него шарф, но пикси только свернулся в клубок. Эдден поднялся тоже, и мы вдвоем на него уставились. Во мне начали пробуждаться нехорошие предчувствия. Когда Дженкс напивался меда, он впадал обычно в блаженное состояние. Сейчас же наблюдалась явная меланхолия, и я почувствовала, как мертвеет у меня лицо, когда разобрала, что Дженкс снова и снова повторяет имя Маталины.

— О черт, — прошептала я, когда он начал давать обещания, которые никак не мог сдержать, умоляя ее пообещать то, что от нее не зависело. У меня у самой сердце разрывалось. Я осторожно его подняла в сложенных ладонях, укрывая спящего пикси в утешительной темноте и тепле. Черт, как все несправедливо! Не удивительно, что Дженкс воспользовался случаем напиться. Его жена умирала, а он никак не мог этому помешать.

— С ним ничего не случится? — прошептал Эдден. Я топталась перед его столом, не зная, как мне теперь везти Дженкса домой. Нельзя же просто засунуть его в сумку и понадеяться на лучшее.

— Нет, — рассеянно сказала я, погрузившись в задумчивость.

Эдден мялся с ноги на ногу.

— А с женой его все в порядке?

Я посмотрела на него потеплевшими от непролитых над Дженксом слез глазами и увидела во взгляде Эддена глубокое понимание. Он знал, что значит потерять жену.

— Нет, — ответила я. — Пикси живут всего двадцать лет.

Я чувствовала легкое и теплое тельце Дженкса в ладонях, и мне хотелось, чтобы он был нормального человеческого роста — тогда бы я довела его до машины, отвезла домой и поплакала, сидя с ним рядом на диване. Но все, что я могла — это осторожно опустить его в подставленную Эдденом мужскую перчатку. Ее кожа на подкладке защитит его от холода, в отличие от моего шарфа.

Дженкс перемещение едва заметил, так что я могла доставить его до машины в комфорте и с почетом. Я попыталась сказать Эддену спасибо, но слова застряли у меня в горле. Вместо благодарности я взяла его папку.

— Спасибо за адреса, — тихо сказала я, поворачиваясь уходить. — Я отдам их Айви. Она расшифрует даже следы крысиных хвостов в пыли.

Эдден отворил дверь, и по ушам ударил шум из множества открытых кабинетов, возвращая меня к реальности. Я вытерла глаза и выше поддернула сумку на плече. Я бережно держала Эдденову перчатку. Мы с Айви вычислим сеть Миа. Начнем с детских садов, потом проверим, не устраивалась ли она поработать в дома престарелых или волонтером в больницах. Повернуться могло очень скверно.

Когда я шагнула к выходу, меня осторожно потянули за локоть. Я остановилась. Эдден смотрел в пол, и я подождала, пока он поднимет на меня глаза.

— Позвони мне, когда Дженксу понадобится с кем-нибудь поговорить, — сказал он. У меня горло перехватило. Вспомнив слова Форда, что жена Эддена погибла при ограблении магазина, я выдавила улыбку и кивнула. Быстро стуча каблуками, я направилась к двери, высоко держа голову и ничего не видя вокруг.

Мне хотелось знать, поговорит ли Эдден со мной на будущий год, когда мы будем проходить через то же самое с Дженксом.

Я стояла в шумном аэропорту, прислонясь к колонне и пытаясь не дергаться. Мы с Дженксом толкались здесь уже почти час, но я была рада, что приехала заранее, потому что охрана тормознула меня на входе. То ли мой амулет правды, то ли определитель смертельных чар подействовал на их детекторы — не знаю, но других активированных амулетов у меня при себе, считайте, не было. Не думала, что трое типов в форме станут перерывать мою сумку, когда я еду встречать брата. Дженкс зато развлекся: больше никого не обыскивали.

Пикси торчал сейчас в конце коридора у цветочной тележки, без малейших признаков медового похмелья. Убалтывал продавца дать ему спор папоротника, если он соблазнит сколько-то провожающих купить розы улетающим подругам. Когда мы проезжали лавку амулетов, он еще был в отключке, и я не остановилась ни там, ни у библиотеки. Но если он добудет споры папоротника, он будет счастлив и доволен.

В продуваемом сквозняками терминале было холодно, но куда теплей, чем в сине-серо-белом мире за громадными стеклами окон. Машины расчищали дорожки, и сугробы по обочинам просто манили в них поваляться. Люди вокруг меня делились на агрессивно-спешащих, устало-раздраженных и нервно-ожидающих. Я попадала в последнюю категорию. Пока я дожидалась, чтобы самолет Робби сел и разгрузился, меня пробрала нервная дрожь — впрочем, отчасти она могла объясняться остаточной тревогой после обыска на входе.

В авиации всегда хватало работников-колдунов, что на земле, что в воздухе, но в Поворот они захватили господство и уже не отдали, добившись постепенно закона, по которому на каждом пункте досмотра должен присутствовать как минимум один/одна высококвалифицированный колдун/ведьма. Еще до Поворота ведьмы использовали детекторы сильной магии наряду с обычными металлодетекторами, и то, что выглядело случайной проверкой безобидных с виду лиц, частенько бывало неафишируемым поиском контрабандных магических средств. Почему остановили меня, я не понимала, и меня это тревожило. Я постаралась разгладить лоб и успокоиться. Если Робби летит не первым классом, ждать еще долго.

Навязчивый, слишком сладкий аромат корицы и густой запах кофе вносили в растущее напряжение успокаивающую нотку. Шум разговоров резко усилился, когда открылась дверь и в нее протолкался первый зевающий пассажир, с остекленелыми глазами рванувший к конторке проката авто. В паре футов от меня стояла мамаша с тремя детьми мал мала меньше — наверное, встречали отца. Старший карапуз выкрутился из материнской руки и побежал к стеклянной стене; я вздрогнула, когда мамаша поставила круг, мгновенно остановив беглеца.

Мои губы изогнула улыбка: малыш, визжа от разочарования, колотил по тонко мерцающему барьеру, светящемуся бледно-голубым светом. Вот о чем мне не приходилось волноваться, когда я была маленькой, — мама круги ставила хуже не придумаешь. Впрочем, я до трех лет все равно не ходила, слишком была больна, чтобы тратить силы на что-то, кроме выживания. Чудо, что я пережила свой второй день рождения — чудо незаконной медицины, о котором я каждый раз с тревогой вспоминаю, проходя, к примеру, через детекторы сильной магии. Обнаружить манипуляции, проделанные с моими митохондриями, невозможно, но я все равно трушу.

Я переступила с ноги на ногу. Очень хочется скорей увидеть Робби, но вряд ли стоит ждать приятного от сегодняшнего ужина. Хорошо хоть Маршал отведет от меня часть огня.

Обиженный вопль малыша сменился радостным криком узнавания. Я повернулась — его мать как раз снимала круг. Она сияла и выглядела настоящей красавицей, несмотря на усталость от необходимости удерживать трех активных карапузов в рамках социальных норм. Малыш из круга побежал к привлекательной молодой женщине в деловом костюме. Она наклонилась взять его на руки, и все пятеро соединились в островок счастья, перемешавшись в беспорядочной радостной суете. Женщины обменялись искренним поцелуем и та, что в костюме, сменила супермодную сумку на лепечущего младенца. Все это смотрелось шумно, суматошно и донельзя хорошо.