Не знаю, почему Брежнев принял такое решение, хотя в то время я встречался с ним каждую неделю, но приказ был отдан. Наши боевые группы вернулись на базы, а охранявшие афганскую границу подразделения отошли от неё на несколько десятков километров. Так же поступила и Индия, наша союзница.

И сразу после этого семь самых крупных тренировочных лагерей получили по тактическому ядерному заряду.

Поднявшийся вой трудно описать, но он быстро стих, стоило некоторым странам выступить в нашу поддержку. И многие в правительствах США и их прихлебателей задумались, а стоит ли трогать северного медведя? Но вот в Союзе оказалось намного хуже: часть Политбюро, в основном те, кто не присутствовал на малом заседании, разоралась, что это может перерасти в Третью мировую войну. Один даже дошел до того, что в истерике чуть не матом обругал присутствующего на заседании Брежнева. И это решило все дело. Был отдан давно приготовленный приказ о снятии запрета на арест высших чиновников и партработников. Проще говоря, их стало можно арестовать и предать суду без надзора свыше. Правда, не всем, а только специально созданному отделу, подчинявшемуся напрямую генсеку. В течение суток за решётку отправилась большая часть членов Политбюро. Говорят, когда принесли список арестованных Брежневу, он, внимательно его прочитав, достал из ящика стола другой и сравнил. После чего ткнул карандашом:

— Вот этих двух товарищей у вас не хватает. Впишите!

Про это мне Селиванов рассказал. Едва не начавшаяся из-за арестов в Политбюро гражданская война трясла страну в течение полугода, но все когда-нибудь кончается, закончилось и противостояние с несогласными с новой политикой партии.

Так вот, не знаю точно, как наши парни из МИДа связались с немцами, но состоялось совещание, где кроме генсека и Громыко присутствовали представители как ГДР, так и ФРГ. Немцы сами были согласны на объединение, и поэтому обговаривались только формальности. Наши же выдвинули единственное условие — чтобы канцлером стал Эрих Хонеккер и отсутствие баз НАТО. Высокие стороны договорились очень быстро. Не знаю как, но об этой встрече не узнал никто из противников.

Дальнейшее было делом техники. В ФРГ начали сперва понемногу, потом все больше и больше говорить об объединении и что мешают этому только оккупационные войска, находящиеся на территории страны. Когда накал страстей достиг своего пика, у нас показали передачу с известным телеведущим, где он с выражением говорил, что «…СССР на стороне германцев и пойдет на все, чтобы помочь им…», при этом на заднем плане медленно проехали тяжелые тягачи, везущие ракеты. Намек был более чем прозрачный. Штаты, вспомнив недавнюю бомбардировку Пакистана, быстро сдулись и начали выводить свои войска, за которыми последовали и остальные.

Кстати берлинскую стену разрушили не полностью — оставили стометровый кусок в качестве музейного экспоната.

Дальше не случилось Чернобыльской катастрофы, война в Афганистане закончилась в восемьдесят пятом — спустя год после объединения Германии. В новой политике нашлось место и для Сталина, теперь о нем стали говорить хорошее.

Мою жизнь изменения тоже не обошли стороной, особенно если с прошлой сравнивать. Чужая семья, чужая биография, плотная охрана… Чужие песни, теперь оформленные на меня… При этом часть средств, полученных за них, переводилась моим настоящим родителям, так что они не бедствовали.

Артур Александров быстро стал очень известным и очень таинственным. Правда, некоторые догадывались — на прослушивание приходил представительный мужчина, который время от времени поправлял исполнителей, а иногда даже менял слова. А на то, что он постоянно появлялся с маленьким сынишкой, который тоже внимательно слушал, пародируя отца, никто внимания уже не обращал.

Голиков Арсений Витальевич был действительно неплохим специалистом в области музыки и мои песни подхватывал сразу. Работать с ним оказалось настолько приятно, что я даже подарил ему пару песен. Так вот, ходили на прослушивание мы с ним часто, но ни разу никто из посторонних подойти к нам не смог. Да и непосторонних, похоже, предупредили о нежелательности болтать языками. Во всяком случае, слухи о какой-то причастности Арсения Витальевича к композитору Александрову ходили только в узких кругах…

— Идем на посадку, — отвлек меня от воспоминаний бортмеханик.

Когда «Ил» наконец-то замер, я расслабился. Никому никогда об этом не говорил, но летать не люблю. Как-то не по себе мне в воздухе. А первый прыжок с парашютом — еще в рязанской «Дурке» — закончился для меня мокрыми штанами.

Терпеливо дождавшись, когда откроется аппарель, мы спустились на бетонные плиты военного аэродрома. Около самолета уже дожидались две машины. Мы с Селивановым сели в первую, а охрана — во вторую.

— Романов злой на тебя, так что ты с ним поосторожней. И старайся не доводить его, как ты любишь.

Повернувшись к генералу, я уточнил:

— Когда это я доводил его?

— Да постоянно! Он после общения с тобой всегда на сердце жалуется.

— Не было такого!

То, что для меня авторитетов нет, знали все и реагировали спокойно, а вот Романов, похоже, до сих пор не привык.

Григорий Васильевич встретил нас в своей любимой маленькой уютной гостиной. Поздоровавшись, показал на два кресла напротив и предложил сесть.

— Итак, блудный сын, я смотрю, ты все-таки вернулся под защиту государства?

Я в это время крутился, стараясь устроиться поудобнее — то ли в позу лотоса сесть, то ли в свою любимую, ноги на один из подлокотников, спину на другой. Все-таки выбрал любимою, между делом ответив:

— Меня никто не спрашивал, из отпуска выдернули и сюда привезли.

— Ты все в своем репертуаре… Рассказывай все, что с тобой произошло, и поподробнее. Интересно мне.

— …и тут я весь такой расстроенный возвращаюсь, а там — здрасьте, не ждали! Генерал сидит, пельмени жарит. Ну и меня сюда, к вам.

— Интересная история, да, очень интересная. Знаешь, Артур, что информация о тебе опять ушла на сторону?

— Просветили, — кивнул я и, посмотрев на генерала, спросил: — Это кто же такой любопытный?

— Выяснили, что это альянс нескольких стран. И охота на тебя продолжается изо всех сил, так что надо что-то думать.

— Да что тут думать? Убить меня, и всех делов!

— В каком смысле? — озадаченно спросил Романов.

— Насколько я в курсе, сейчас растет недовольство среди некоторых слоев народа, и они смотрят в сторону Запада?

— Есть такие, — подтвердил Селиванов.

— Во-от! — Мой палец наставительно ткнул в потолок. — А как народ относится к композитору Александрову?

— Да в основном даже очень хорошо. Отлично, я бы сказал. Ты входишь в тройку лучших композиторов страны, и твои песни все любят.

— Хорошо! Вот у меня какая идея…