искренне полагала, что той просто нечем заняться и некуда себя деть, вот она сидит в своих комнатах и злится на весь мир. И что уже получила? Один сын женат в третий раз, и всё время стремится сбежать куда-нибудь из дома, в том числе — и от жены. Второй сын не хочет, чтобы мать общалась с его женой. Третий сын — мелкий гадёныш, и его будущей жене можно заранее посочувствовать, потому что — педагогическая запущенность налицо. Дочь собирается замуж, и её жених уже сразу в неугодных. Конечно, может быть, там кто-то вроде Джейми, но совсем, совсем не обязательно. Что-то тут не так!

Катерине не раз случалось видеть, как в классе одни ученики травили других. Она всегда старалась прекратить подобное в зародыше — потому что оно изрядно осложняло учебный процесс. Здесь совершенно так же травили тех, кто слаб, или попросту ещё мал, и не мог за себя постоять — но никто травлю не прекращал. По мнению Катерины, в такое время и в таких условиях семья должна быть монолитом — как иначе защищаться-то, если они воюют каждый год с соседями? Но глава семьи почему-то думал иначе. Катерина даже и вообразить не могла, о чём он думал — с такими-то детьми. Лично ей бы уже было стыдно — и за балбеса Роба, и за бессовестного Джейми, ничуть не меньше, чем за собственного пьяницу Валеру.

Ладно, живём дальше. Видимо, здесь так — день прожили, и хорошо, ночь прошла — и ура.

На столе лежала стопка книг, принесённых Джоном, и нужно было понять — что там такое, для чего Кэт просила всё это ей привезти. Катерина добавила магического света, и открыла первую книгу.

Вообще, конечно, книга — восторг историка. Манускрипт, вручную нарисованные иллюстрации — красота невероятная. Но сможет ли она это прочитать? Кэт-то могла! Давай-ка, тело, смотри хорошенько, да посылай мозгу правильные импульсы!

Ух ты, а ведь читать получается! «Королева Изольда родилась на заре майского дня…» Что за королева Изольда? Любовный роман, что ли?

— Грейс, скажи, я читала это раньше?

— Кончено, миледи! Вы очень любили легенды о королеве Изольде, и мы с вами мечтали, что встретим своих верных рыцарей — вы сэра Брана, а я — сэра Меуриса!

— Только никто из них нам почему-то не попался, — вздохнула Катерина.

Эх, придётся ведь читать. Культурный слой, как-никак. А тело было образованным.

— А ещё вы вышивали цветы из этой книги! — сообщила Грейс.

— Цветы? — не поняла Катерина.

— Ну да! Вот, смотрите, — Грейс взяла книгу, отлистала несколько страниц и раскрыла на развороте, который, судя по всему, раскрывали часто.

Обе страницы почти полностью занимала невероятной красоты иллюстрация — влюбленная парочка в окружении цветущих алых роз. А Грейс пододвинула Катерине вышивку — и там были как раз эти самые розы. Хорошо хоть, без парочки, а то мучайся тут с ними.

А между соседними страницами лежала засушенная роза. Кэт собирала гербарии? Или это подарок от значимого человека?

— А откуда я взяла эту розу? — Катерина осторожно подцепила цветок кончиками пальцев и понюхала.

Сухой цветок, казалось, сохранял свой прижизненный тонкий аромат.

— Это милорд Саймон привёз вам откуда-то с юга саженец, вы его посадили, он вырос и зацвёл, — вздохнула Грейс. — Ни у кого в округе не было таких чудесных роз!

Ох ты ж боже мой, не только вышивать, но ещё и выращивать. Розы Катерине главным образом дарили ученики и их родители, сама она никогда их не высаживала. Помидоры — да, огурцы — да, кабачки и тыквы, капусту. Лук и морковку. А из цветов — бархатцы, анютины глазки, алиссум, дельфиниум. Лето короткое, не до роз. А тут, выходит, розы. Она вложила цветок на место между страниц и закрыла книгу.

Дальше в стопке лежали ещё две книги. Одна из них оказалась жизнеописанием некоей королевы Старшего Народа по имени Гвиневер, тоже с чудесными иллюстрациями. Вторая — сборником сонетов. И Грейс сообщила, что многие экземпляры Кэт знала наизусть. Эх, бедная Кэт, выходит, знала множество образцов любовной лирики, да кому она тут нужна, та любовная лирика! Сама Катерина в юности тоже любила красивые стихи, и тетрадочка специальная у неё под них была, туда ещё вклеивали цветы, вырезанные из открыток. Да только где ж теперь та Катерина?

А вот, кстати, и тетрадочка. Что, неужели прямо дневник? А похоже. Записи явно сделаны одной рукой, и даты написаны, и рисунки встречаются — цветок, кошка, птичка, дерево, ещё цветок. Все цветы, конечно же, розы. Эх, нужно садиться и всё это читать.

— Грейс, у нас здесь есть письменные принадлежности?

— Как не быть-то, есть! В левом ящике стола. И перья, и ножик, и чернила.

Ох, вот ещё не хватало — вспоминать, как пишут чернилами. Но придётся.

Из принесённого Джоном оставалась шкатулка. Катерина взяла её в руки — маленькая, с пол-ладони всего, деревянная, резная. Рисунок на крышке — конечно же, розы, что ещё могло быть у этой особы? Крышка плотно прилегала к самой шкатулке — ни единого зазора, и отверстия для ключа нет.

— Грейс, а о шкатулке этой что скажешь?

— Вы и правда-правда не помните? Это же матушка ваша, леди Гвен, оставила вам с наказом — открыть, когда и если станет совсем плохо. Вы хотели открыть, когда пришёл лорд Телфорд с войском, но не успели, а потом вас ни на мгновение не оставляли одну. И вы надумали рискнуть уже здесь, и попросили милорда Джона привезти шкатулку сюда. И он привёз! — в глазах Грейс горел восторг.

— И я умела это открывать? — усомнилась Катерина.

— Вы говорили, что сможете, — а Грейс не сомневалась.

Вот ведь! Если Кэт могла, значит, тело может что-то помнить? Или не помнить?

Катерина взяла шкатулку обеими руками, зажмурилась, прислушалась. Мэгвин говорила, что спящие артефакты могут пробуждаться, если им дать силы, а некоторым — ещё и крови.

Шкатулка приняла силу, но — ничего не произошло. И второй заход тоже ничего не дал, дурацкая коробка просто поглощала всё, что ей давали, как пылесос мелкий мусор. Тогда Катерина решилась на крайние меры.

Булавка была — на серебряной застёжке, которой скреплялся лиф платья. Катерина вздохнула — и ткнула булавкой подушечку пальца. Показалась капля крови. И куда её теперь? Может быть, туда, где у нормальных шкатулок замочная скважина?

Она вытерла палец о то самое место и не успела ещё его отнять, как мелкая ерундовина засветилась. Тихий щелчок — и крышка отскочила.

В деревянном