– Вы, может быть, думаете, – отвечал он, – что Али Бану празднует большой веселый праздник или его дом удостаивает посещением великий человек? Это не так, но сегодня, как вы знаете, двенадцатый день месяца рамадана, а в этот день его сына увели в лагерь франков.

– Клянусь бородой Пророка! – воскликнул один из молодых людей. – Ведь все это имеет вид свадьбы и торжества, а между тем это его знаменитый день печали. Как вы примирите это? Сознайтесь, шейх все-таки немного тронулся рассудком.

– Вы все еще так скоро судите, молодой друг? – спросил, улыбаясь, старик. – И на этот раз ваша стрела была, конечно, остра и резка, тетива вашего лука была туго натянута, а попали вы далеко не в цель. Знайте, что сегодня шейх ожидает своего сына.

– Так он найден? – воскликнули юноши и обрадовались.

– Нет, и он, может быть, долго не найдется, но знайте: восемь или десять лет тому назад, когда шейх тоже однажды проводил этот день в печали и скорби, тоже освобождал рабов и кормил и поил много бедных, случилось так, что он велел подать кушанье и питье одному дервишу, который, устав и ослабев, лежал в тени этого дома. Дервиш был святым человеком и опытным в пророчествах и гадании по звездам. Подкрепленный ласковой рукой шейха, он подошел к нему и сказал: «Я знаю причину твоего горя; ведь сегодня двенадцатый день рамадана, и в этот день ты потерял своего сына? Но утешься, этот день печали будет для тебя торжественным днем; знай, когда-нибудь в этот день твой сын возвратится». Так сказал дервиш. Для каждого мусульманина было бы грехом сомневаться в словах такого человека. Хотя это и не облегчило скорби Али, однако он всегда в этот день ожидает возвращения сына и украшает свой дом, залу и лестницы, как будто сын может явиться каждый час.

– Удивительно! – воскликнул писатель. – А я хотел бы сам посмотреть, как все там великолепно приготовлено, как шейх сам грустит среди этой роскоши, а главное – хотел бы послушать, как ему рассказывают его рабы.

– Нет ничего легче этого, – отвечал старик. – Надсмотрщик рабов этого дома – мой друг с давних лет и в этот день всегда дает мне местечко в зале, где среди толпы слуг и друзеи шейха один человек незаметен. Я поговорю с ним, чтобы он пропустил вас; вас ведь только четверо, и это, пожалуй, можно устроить. Приходите в девятом часу на эту площадь, и я дам вам ответ.

Так сказал старик, а молодые люди поблагодарили его и удалились, исполненные желания увидеть, как все это произойдет.

К назначенному часу они пришли на площадь перед домом шейха и встретили там старика, который сказал им, что надсмотрщик рабов позволил ввести их. Старик пошел вперед, но не по богато украшенным лестницам и не через ворота, а через боковую калитку, которую тщательно опять запер. Потом он повел их через несколько коридоров, пока они не пришли в большую залу. Здесь со всех сторон была большая давка; там были богато одетые люди, знатные лица города и друзья шейха, которые пришли утешать его в горе. Были рабы всех видов и всех национальностей. Все имели грустный вид, потому что любили своего господина и огорчались вместе с ним. В конце залы, на богатом диване, сидели знатнейшие друзья Али, и рабы служили им. Около них на полу сидел шейх: печаль о сыне не позволяла ему сидеть на праздничном ковре. Он подпирал рукой голову и, по-видимому, мало слушал утешения, которые ему нашептывали друзья. Напротив него сидели несколько старых и молодых людей в одежде рабов. Старик объяснил своим молодым друзьям, что это те рабы, которых в этот день Али Бану освобождает. Среди них были и франки, и старик особенно обратил внимание на одного из них, который был выдающейся красоты и еще очень молод. Шейх только за несколько дней до этого купил его за большую сумму у одного торговца рабами из Туниса и все-таки теперь же освобождал его, думая, что чем больше франков он возвратит в их отечество, тем раньше Пророк освободит его сына.

Когда везде подали прохладительное, шейх дал знак надсмотрщику рабов. Надсмотрщик встал, и в зале наступила глубокая тишина. Он подошел к рабам, которые отпускались на свободу, и сказал внятным голосом:

– Вы, которые сегодня будете свободны по милости моего господина Али Бану, шейха Александрии, поступите теперь по обычаю этого дня в его доме и начинайте рассказывать.

Они пошептались между собой. А затем заговорил один старый раб и стал рассказывать…

Господин! Совсем не правы люди, думающие, что феи и волшебники существовали только во времена Гаруна аль-Рашида, властелина Багдада, или даже утверждающие, что те повествования о деятельности духов и их повелителей, которые слышишь от рассказчиков на городских рынках, неверны. Феи существуют еще и теперь, и не так давно я сам был свидетелем одного происшествия, в котором явно участвовали духи, как я вам расскажу.

Много лет тому назад в одном значительном городе моего милого отечества, Германии, скромно и честно жил сапожник с женой. Днем он сидел на углу улицы и чинил башмаки и туфли. Делал он, может быть, и новые, если это кто-нибудь доверял ему; но в таком случае он должен был сперва покупать кожу, так как был беден и не имел запасов. Его жена продавала овощи и фрукты, которые разводила в маленьком садике за городом, и многие охотно покупали у нее, потому что она была чисто и опрятно одета и умела красиво разложить и выставить свой товар.

У них был красивый мальчик, приятный лицом, хорошо сложенный и для своего восьмилетнего возраста уже довольно большой. Он обыкновенно сидел около матери на овощном рынке, относил также домой часть плодов тем женщинам или поварам, которые много закупали у жены сапожника, и редко возвращался с такой прогулки без красивого цветка, монетки или пирога, потому что господам этих поваров было приятно видеть, когда приводили в дом красивого мальчика, и они всегда щедро одаривали его.

Однажды жена сапожника, по обыкновению, опять сидела на рынке; перед ней было несколько корзин с капустой и другими овощами, разные травы и семена, а также, в корзиночке поменьше, ранние груши, яблоки и абрикосы. Маленький Якоб – так звали мальчика – сидел около матери и звонким голосом выкликал товары: «Посмотрите, господа, сюда, какая прекрасная капуста, как душисты эти травы! Ранние груши, сударыни, ранние яблоки и абрикосы, кто купит? Моя матушка отдаст очень дешево!» Так кричал мальчик.

В это время на рынок пришла одна старуха. Она имела немного оборванный вид, маленькое острое лицо, совершенно сморщенное от старости, красные глаза и острый кривой нос, касавшийся подбородка.

Шла она, опираясь на длинную палку, и все-таки нельзя было сказать, как она шла, потому что она хромала, скользила и шаталась, как будто на ногах у нее были колеса и каждую минуту она могла опрокинуться и упасть своим острым носом на мостовую.

Жена сапожника стала внимательно разглядывать эту женщину. Ведь уже шестнадцать лет, как она ежедневно сидела на рынке, и никогда она не замечала этой странной фигуры. Она невольно испугалась, когда старуха заковыляла к ней и остановилась у ее корзин.

– Вы Ханна, торговка овощами? – спросила старуха неприятным, хриплым голосом, беспрестанно тряся головой.