Олег Иваныч улыбнулся, отрицательно покачал головой — потом, мол. Обнял жену — в зеленом, расшитом золотыми нитками-канителью, приталенном сарафане, с распущенными по плечам волосами, Софья вряд ли выглядела сейчас старше Ульянки.

— Ну, ладно, ладно… — шутливо отстранилась она. — Принеси-ка лучше, дров. Вон, у дерева, мужички с утра нарубили.

— У дерева? Где? Не вижу. — Олег Иваныч притворно развел руками.

Софья усмехнулась, пошла с мужем. Оказавшись в тени деревьев, обернулась… Олег Иваныч схватил ее в объятия и жарко поцеловал в губы. Эх, кабы кругом народу поменьше!

Все ж пришлось оторваться от столь увлекательного занятия. Кликнул Гришу и вместе с ним пошел в глубь острова по одной из многочисленных троп, явно указывающих на его обитаемость или, по крайней мере, на довольно частую посещаемость племенами тлинкитов — кому тут еще быть-то? Хотя, на первый взгляд, лес и маячившие впереди горы выглядели довольно мирно. Тенистые еловые заросли, пахнущие свежей смолой, прыгающие по стволам белки, перестук дятлов — все это вдруг напомнило Олегу Иванычу детство — пионерский лагерь близ Приветненского, на берегу Финского залива. Даже взгрустнулось немножко, но не так, чтобы очень, — назад, в прошлую жизнь не позвало.

— Хорошо-то как! — посмотрев вверх, на солнечные лучи, пронзающие коричневато-зеленый полумрак, на белок и дятлов, на хрустящие шишки под ногами, тихо сказал Гриша. — Помню, давно уже, ездили мы с владыкой — тогда еще игуменом Феофилактом — в Дымский монастырь, что недалеко от Тихвинского посада. После заутрени пошли с братией в лес, за грибами, а потом… — Григорий вздохнул. — Интересно, а здесь есть ли грибы?

— Наверное, — пожал плечами Олег Иваныч, осторожно переступая через узкий ручей. — Рано еще для грибов-то. А рыба точно есть, смотри-ка, форель!

Он кивнул на ручей, где целой стаей резвилась серебристая рыба. Дело шло к обеду — солнце жарило так, словно собралось вознаградить ушкуйников за свое долгое отсутствие во время зимовки в полярной тундре. Гриша снял кафтан — упарился. Оглянулся на Олега Иваныча — куда, мол? Тот посмотрел вперед, прислушиваясь к стуку топоров и веселому матерку работников, махнул было рукой… И тут же замер, показав рукой прямо перед собой.

Впереди, шагах в двадцати, за деревьями, синело узкое лесное озеро. Глубоко в озеро вдавался каменистый мыс, поросший зеленовато-голубым мхом, а на мысе, почти посередине озера, возвышалась небольшая часовенка с православным крестом на крутой, крытой дранкой, крыше. Выстроенная, похоже, довольно давно — бревна потемнели от времени. По берегу озера к часовне вела расчищенная от камней тропинка, довольно сильно заросшая папоротниками, видно, ею тоже мало кто пользовался. Олег Иваныч и Гриша переглянулись и, не сговариваясь, пошли к часовне.

Узкие ступеньки, на балке крыльца — надпись, иструхлявилась уже, но буквы разобрать можно:

«Строил мастер Иван Флегонтов в лето пять тысяч семьсот восьмидесятое от сотворения мира».

— Однако! — присвистнул Олег Иваныч. — Почти двести лет прошло. Вот уж поистине — тут русский дух, тут Русью пахнет!

Внутри пахло сыростью. Олег Иваныч и Гриша молча подошли к иконе Николая Угодника и долго молились. За здравие участников экспедиции, за упокой мертвых, за удачу. Потом постояли немного, отдавая дань памяти прошлым поколениям новгородцев, и вышли, аккуратно прикрыв дверь.

Прятавшийся в кустах на другом берегу озера молодой индейский вождь Чайак — Красный Орел — опустил лук. Да, конечно, хорошо было бы убить сейчас этих двух бледнолицых. Но только не здесь, у часовни! Чайак, хоть и не был православным христианином, однако побаивался чужих богов.

— Прокрадемся за ними? — спросил его младший напарник, светлоглазый Кав-ак Тлет — Снежный Глаз. Юноша был одет лишь в набедренную повязку из оленьей шкуры — его кожу, достаточно светлую для индейца — украшала воинственная раскраска из охры, на шее висело ожерелье из зубов волка. Волка этого — белого, огромного до чрезвычайности — Кав-ак убил в прошлую зиму, чем очень гордился.

Похожий на Гойко Митича Чайак лишь покачал головой в ответ на предложение юноши. Там, куда только что пошли вышедшие из часовни, слишком уж много бледнолицых, а их, людей-тлинкитов, всего двое. Может, это и плохо, что остальные остались на дальнем том берегу острова? Впрочем, Чайак так не считал — и двое индейских воинов уже большая сила!

— Спустимся вниз по ручью, — подумав, сказал молодой вождь, и воины, вытащив из кустов спрятанную лодку из плотной коры, спустили ее в светлые воды озера. Быстро обогнув часовню — вода даже не плеснула под мерными взмахами весел! — они резко свернули вправо, где брал начало узкий, в несколько локтей, ручей, впадавший в залив. В обычные годы ручей это вряд ли был бы пригоден даже для небольшой лодки, но нынешний июнь выдался дождливым, и вода стояла достаточно высоко. К тому же, ближе к заливу сложили плотину бобры. Сильное течение быстро разогнало легкое суденышко — время от времени приходилось тормозить, не веслами, а хватаясь за спускающиеся к самому ручью ветки. Росшие рядом с ручьем деревья полностью заслоняли его от любопытных взглядов. Высоко, в вершинах, перепархивая с ветки на ветку, пели птицы…

На берегу Софья с Ульянкой наконец сварили обед — наваристые щи с дичью — и теперь ждали возвращения мужчин. Солнце стояло высоко в небе. Жарило. Легкие порывы долетающего с моря ветра вовсе не приносили прохладу.

— Пойду на корабль, переоденусь во что полегче, — не выдержала Софья. — Наши придут — пусть подождут… Впрочем… — Она улыбнулась. — Пусть уж обедают, меня не дожидаясь, поди, голодные.

Пройдя несколько шагов по каменистому пляжу, она поднялась на судно по узким мосткам. Стоявший у трапа вахтенный с алебардой и в пластинчатом панцире — байдане, надетой ввиду жары прямо на рубаху, поклонился, пропуская боярыню. Та остановилась на корме, засмотрелась вокруг — уж больно красиво было. Синие, с белыми барашками волны неторопливо набегали на берег, поросший ярко-зеленой растительностью — малиной, орешником, жимолостью. Чуть дальше, у ручья, образовались настоящие заросли из кленов, ивы и дрока. А еще дальше над лесом дымчато-фиолетовыми уступами возвышались горы.

Проводив боярыню взглядом, Ульянка сняла кипящий котел, осторожно поставив его рядом с углями — чтоб не сразу остыл — поди знай, когда мужчины вернутся? От костра — а еще больше — от солнца — несло жаром. Ульянка вытерла пот рукавом. Подойдя ближе к заливу, скинула башмаки — потрогала ногой воду — брр! Холодновато. Может быть, в ручье?

Девушка быстро подбежала к ручью, разветвляющемуся ближе к заливу на множество рукавов, теряющихся в зарослях кустарника. А в ручье вроде ничего водичка! Не сказать, чтоб теплая, но, по крайней мере, теплее, чем в заливе. Оглянувшись по сторонам, Ульянка прошла ближе к ручью, за кусты и, стянув сарафан и рубаху, медленно вошла в воду. Распустила косу, нагнувшись, зачерпнула пригоршнями воду, плеснула на грудь — ухх! Погладила руками живот и, затаив дыхание, бросилась в воду. Вынырнула, отфыркиваясь, перевернулась на спину, подставляя солнцу грудь. Довольно улыбаясь, полежала немного и поплыла к бобровой запруде. Подплыв, выбралась на бревна — с тела ее стекали вниз капли воды. Скрытая от всех кустами, уселась, опустив ноги в воду — голубоглазая речная нимфа с черными как смоль волосами, наверное, такими были русалки. Счастливо улыбнулась солнцу, закрыла глаза… И вдруг кто-то сильно дернул ее за ногу!