Превосходные слова, если учесть, что сказаны они человеком, стоящим в промокшей насквозь рубахе, едва прикрывающей круглое брюшко, и не имеющим в кармане монет даже на стакан вина. Тем не менее бравада сработала, и герцог Карл кивнул, покоряясь порыву. Хлопнув в ладоши, он призвал слуг и приказал им увести гостей и привести их в должный вид, посулив продолжить встречу после того, как они подкрепятся и отдохнут.

Ричард с удовольствием позволил ватаге слуг проводить его в теплые комнаты, где грелась вода, к огромной медной ванне, полной парящей парком воды, раздеть и обмерить его. После этого он с закрытыми глазами опустился под воду, скривившись от обжигающего прикосновения, немедленно начавшего раскручивать ту жесткую массу, в которую превратилась его спина между лопатками. Невзирая ни на что, он не смог сдержать стон. Рядом Эдуард погрузился в такую же ванну, расплескав воду массивным телом, что заставило слуг немедленно броситься подтирать лужи.

Откинувшись в блаженстве на спину, Глостер едва не зарыдал от того облегчения, которое принесла ему горячая вода. Он тут же решил завести у себя дома подобное удовольствие – быть может, с парой-другой слуг, умеющих управляться с ванной. Чудесное ощущение! А еще раз открыв глаза, герцог обнаружил перед собой блюдо с яствами на широкой доске через всю ванну. Съев несколько виноградин, он пропустил полный кубок какого-то крепкого зелья, поперхнувшись анисовой теплотой, обжегшей его горло.

– Хороша горькая у герцога, Эдуард! – окликнул он своего брата. – Тебе понравится.

Король сидел, привалившись спиной к изголовью ванны и положив могучие руки на края посудины. Услышав голос Ричарда, он приоткрыл глаза и протянул руку к кубку, немедленно наполненному и поднесенному услужливым лакеем. Однако рука Эдуарда застыла в воздухе. Он покачал головой и не пожелал принять питье.

– Нет. Не стану пить ни от виноградной лозы, ни от ячменного колоса, пока не верну себе мою Англию. Я слишком разжирел, потерял скорость. Я потею, брат, и на боках моих обнаружились складки, которых не было, когда я сражался и участвовал в турнирах. Нет, Ричард, теперь я буду жить, как монах-девственник, пока не сумею вернуть свое. И обещаю тебе, что впредь не потеряю добытое, размякнув и ослабев. Клянусь в этом перед Богом своей жизнью и честью!

При этих словах Ричарду показалось, что он заметил толику прежней силы, промелькнувшей в чертах его брата сквозь покров затянувшей его плоти. Глостер вознес Господу коротенькую молитву о том, чтобы этому быку хватило воли выполнить свой обет и не сдаться перед очередной бутылкой.

Вдруг его осенила внезапная мысль, и Ричард притих.

– Кстати говоря, твоя королева уже должна была родить. Может быть, у тебя уже есть сын, – сказал он.

Эдуард сощурил глаза, безмятежно почивая посреди теплого пара.

– Или родилась дочь, или появившийся на свет младенец уже умер. Мне нужно войско, Ричард. Тогда и посмотрим.

Король снова открыл глаза и через всю комнату посмотрел на брата:

– Завтра поднимешь меня на рассвете, Ричард. Я хочу присоединиться к твоим тренировкам. Готов ли ты наделять меня синяками?

Мысль эта наполнила Глостера отвращением. Тем не менее ему был понятен овладевший братом порыв. Истина заключалась в том, что на родине, в Англии, их титулы и земли будут отняты парламентским актом. Надежды у них оставалось так немного, что он не хотел лишать своего брата ее последней крохи.

– Конечно, подниму, Эдуард. А сейчас отдыхай.

* * *

Элизабет, не ощущая себя, шла по великому нефу аббатства, в котором уже пять веков короновались короли и отправлялась месса. Освещенная лампадами сверху, она ежилась, прижимая к себе своего сына, чтобы он чувствовал запах ее кожи, чтобы ему было тепло и уютно. Она заставляла себя идти вперед, с болезненной четкостью осознавая, что ей сопутствует хромой человек, постукивавший палкой по мощеному полу. Впереди, у крещальной купели, их уже ожидал аббат Томас Миллинг, ветхий годами муж, на кирпично-красном лице которого выделялись белые брови.

Дерри Брюер склонился к королеве под мерный стук своей трости.

– Я не воюю с детьми, миледи. Не бойтесь. Если вам угодно, считайте, что на сегодня между нами действует небольшой договор. Милорд Уорик придерживается такого же мнения. Слухи о вашем намерении дошли до нас, и мы решили, что не вправе пропустить подобную оказию.

Элизабет до боли стиснула зубы, отказываясь даже смотреть в сторону шпионских дел мастера. Она знала, что Ричард Невилл, граф Уорик, следует за нею. Сердце ее начало дрожать и спотыкаться, уже когда она увидела его, склонившегося перед ней в глубоком поклоне возле двери аббатства. Теперь же оно барабанило так, что она начала опасаться упасть и выронить младенца на каменный пол. Элизабет знала этих людей и не доверяла им. Милостью Божьей было лишь то, что она не могла видеть лицо Уорика в миг его торжества. Его-то королева знала лучше всех: едва появившись при дворе, она сразу разглядела нутро этой вьющейся лианы.

Элизабет понимала, что раскраснелась, что капельки пота на ее коже уже сливались в струйки. Она задыхалась, и руки ее дрожали не меньше, чем не так давно дрожали ладони брата Павла. Как же она жалела теперь о том, что вышла из своих комнат!

Мать шла справа от нее, опустив голову. Свет и приветливость оставили ее лицо.

Но аббатство – это дом Божий. Один лишь Бог защищает их, снова и снова повторяла себе Элизабет. И все же убийства случались и перед алтарями – добрые люди падали бездыханными на освященные земли, хотя падение их подчас сотрясало до основания королевства и низвергало короны.

И как бы услышав отзвуки прежних потрясений, королева отрицательно покачала головой и прибавила шагу. Она не позволит врагам победить, им придется сперва убить ее. И она не позволит им вырвать сына Эдуарда из ее рук. Ради своего мужа, ради собственной гордости Элизабет высоко несла голову. Эти люди понимали, что она испугана, однако Ее Величество не позволит себе проявить собственный страх перед ними.

Возможно, за прошедшие века аббатство видело и более странные группы, чем та, что собралась в тот вечер под его крышей, однако Элизабет сомневалась в этом. Брюера и Уорика сопровождал Джон Невилл, которого она знала как Нортумберленда. Он окинул ее холодным взглядом, и королева ощутила этот холод буквально собственной кожей. Кроме матери, ее сопровождала только насмерть перепуганная кормилица Дженни, стоявшая, как подобает, за ее спиной. Три женщины, трое мужчин и между ними – облако страха, способное створожить любое молоко.

Когда Элизабет оказалась возле аббата Томаса, тот посмотрел на нее такими же лягушачьими и полными паники глазами, как и ее собственные. Уорик был при мече, и она не сомневалась в том, что у начальника тайной службы найдется при себе не одно злое лезвие, какая-нибудь удавка или бритва, какими пользуются люди, способные незаметно убить и вовремя отойти в сторону. Трудно было не дрогнуть в присутствии такого человека с учетом всего, на что был способен Дерри Брюер.